Как же мне было обидно за славного этого парня, как стыдно перед ним за весь наш подлый женский род!
Вызвала я его хозяйку. С боем пришлось отлучать Гаврилу от моей мерзавки.
Оставшись одна, эта тварь забеспокоилась, забегала: где? Где оно, уже ставшее привычным: чтоб обожали, домогались, валялись в ногах? Нету!
Смотрит на меня в недоумении. Ах ты ж, змеюка, говорю ей, такого парня тут втоптала в грязь, теперь ори не ори, а больше не придется тебе куражиться над ним, мразь ты этакая!
И снова выкинула ее за дверь. На панель.
Не знаю, встретила ли она там привычное обожание или пришлось ей снизить уровень притязаний, а может, ей доступно объяснили, кто она такая есть. Вернулась через два дня сильно притихшая.
И снова без котят.
И вот наступил тот жаркий июльский день, когда в поисках рыбы я поняла, что с каждым месяцем демократии мне все большую часть жизни придется посвящать этой непрошеной королеве.
Да, я ведь не рассказала, как она у меня появилась. Насильственно — в виде подарка. Еще котенком. Маленького-то и таракана жалко. Она росла, драла когтями стены и обивку мебели. Теперь светится в дырах неоструганная древесина, а лохмотья обоев трепещут на сквозняке. Сколько раз я просила уезжающих родных прихватить эту царевну в сибирские леса воеводой — ни у кого не поднялась рука! И у меня не поднималась. Пока, повторяю, в один июльский день разгара демократии, в поисках рыбы…
В воскресенье я повезла ее на Птичий рынок. Она дрожала всем телом, вопила в метро и, вырываясь, изодрала на мне кофту — еще одну. Последнюю, надеюсь.
На Птичьем рынке самое лучшее вот что: направо глянешь — хороший человек, налево — тоже. И так до конца ряда. Тот, что справа, говорил: его кошка всегда приносит двух или трех котят, и ни одного еще они не погубили, всех пристраивали — из уважения к кошке.
Слева полосатый котенок карабкался хозяйке на плечо, как на телеграфный столб, раздирая когтями платье, а она с мольбой вглядывалась во встречные лица: возьмите котенка! В хорошие руки за так!
За те два часа, что я простояла со своей ношей, никто не взял в нашем ряду ни одного даже сиамского голубоглазого котенка. Что уж говорить про мою черномазую красавицу. Побрела я с нею прочь.
Чем богата наша земля, так это пустырями. Ближайший оказался за углом, села я на штабель ржавого проката, отпустила кошку в бурьян и не знаю, как быть дальше.
Забежал в кусты по срочному делу молодой мужик, оглянулся, огораживаясь взглядом, как забором, заметил: высотные дома, кошка в траве, сидит на железяках баба, облокотившись о колени в позе ямщика.
И в центре Москвы всегда отыщется местечко, поросшее лебедой, и при нем такая вот понурая фигура, потерявшая дальнейшее направление. Русский пейзаж. Сама недавно видела на пустыре: сидел на камушке мужик, стояла перед ним бутылка на земле, в ногах вертелась собачонка. Пробегая мимо во второй и в третий раз (бутылка постепенно пустела), я хотела подойти, сказать: что, брат, хреново? — и сесть рядышком. Но было недосуг.
И вот сама сижу…
Вышел мужик из кустов, опустился рядом на железяки.
— Что, — говорит, — сидишь тут, ждешь кого?
— Да кошку вот хотела отдать в хорошие руки — не берет никто.
— Ох, эти кошки, — говорит мужик. — У меня у самого как-то уехали в отпуск мои, а я замучился с котенком. Пищит! Я его в окошко выкинул. Утром вышел — а его уже в универсам отнесли. Он там и сейчас живет, вырос.
— Да знать бы, что выживет, — говорю, — можно и бросить.
— Выживет, куда денется, — заверил мужик. — Они, кошки, умные. И хорошими прикинутся, и пристроятся куда угодно — к столовой, к магазину. Кошек везде принимают.
Он между тем придвинулся поближе.
— Живешь тут? — спросил.
— Нет, — говорю, — с Сокола приехала.
— Ух ты, из-за кошки? — удивился. — А я вот тут с ребятами… В кусты забегал, видела, наверно, — сказал, застыдившись.
— Все в порядке теперь? — успокоила я его.
— Да, — улыбнулся, — большое облегчение. А кошка — да хочешь, я ее заберу к себе на деревообделочный комбинат, у нас там крыс!..
— Забери, — взмолилась, — сделай милость!
— А потом, — припомнил он, — мои снова завели кошку и опять уехали. Нет бы с собой забрать — мне оставили, а ни к чему ее не приучили. Она нагадит в коридоре, размажет и половичком прикроет. Придешь — вонища! Ну, я ее избил. Соседка к ветеринару отвезла, гипс наложили.