Ивлянов: «Я завпит».
Рябцев М.: «Урну ищу».
Яцков М.: «Пытаюсь всячески продвинуть в области начальства Сережу Григорянца».
Ашаев Р.: «Я вот подходил к начальнику, к кухне, нигде нет дел».
Гусева Люся: «Что тебе? Я тут как измученный безногий червячок, в которого прицелилась ворона».
Сережа Григорянц: «Ну ладно, говори, что делать».
Только что ребята толклись у газеты, смеясь над рисунками и тыча друг в друга пальцем, и вот уже толкучка переместилась в столовую.
— Тебе следовало родиться на свет мясорубкой, у тебя такой мощный жевательный аппарат! — сказал один.
— А у тебя хватательный аппарат! — огрызнулся другой.
— А у меня киноаппарат! — примирительно сказал третий, он учился в киношколе на оператора.
Впрочем, разделение на актеров, режиссеров, операторов и сценаристов в этой редкостной специальной школе было достаточно условным; поступая сюда, дети сразу попадали в поток одержимости общим делом, перед которым все равны — независимо от возраста и опыта. Однажды ощутив этот дух общего дела, они уже не могли с ним расстаться и даже на летние каникулы подыскали себе этот пустующий пионерский лагерь, чтобы оставаться вместе.
После ужина собрались на спектакль. Он длился, правда, всего десять минут, как и все спектакли киношколы, тем они и были хороши.
Героями спектакля, судя по колпакам, были гномы. Судя по остальным лохмотьям, гномы далеко не роскошествовали в своем подземелье и изрядно пообносились, зато жизнь их была подчинена какой-никакой цели. Вот одна гномочка бродит по сцене, ища и подзывая кошку: «Кс-кс!» Скрылась за кулисами. Проходят два гнома, одному из них почудилось, что в зале кто-то есть, но товарищ уверил его, что тут в принципе никого не может быть, их подземное царство не имеет выхода во внешний мир.
Вот идет старый гном с внучкой, и внучке тоже примерещилось постороннее присутствие.
— Что ты! — печально вздохнул дедушка. — Наше племя уже сто лет тщетно ищет отсюда выход. Найти его нам поможет только синяя кошка, но наш народ уже много лет занят безуспешными поисками этого животного.
Но девочка-гном не послушалась дедушку, отпустила его руку и шагнула в сторону зала, бормоча: «Да вот же люди! Ведь как-то они сюда проникли!» Она пересекла зал, дошла до двери и толкнула ее. Дверь распахнулась, по полу пролегла полоса вечернего света, девочка ахнула и остановилась на пороге.
Но гномы на сцене не хотели замечать света, дедушка повернулся к нему спиной. Тут из-за кулис выбежала гномочка, держа в руках воображаемую кошку, и с радостным воплем бросилась к старику:
— Вот она, синяя кошка! Я ее нашла!
Дедушка безрадостно принял ее из рук ликующей гномочки и передал более умудренному жизнью гному со словами:
— Покрась ее в желтый цвет!
Зал неистово аплодировал, счастливые актеры, они же драматурги и режиссеры, с достоинством раскланивались.
К Андрею подскочил Макс Кучевский:
— Ну, вы все поняли? Мы хотели этим сказать, что вы, старики, на все готовы закрыть глаза, лишь бы сохранять привычную систему ценностей.
Андрей засмеялся:
— Ну вот и я дожил до «вы, старики»!
Когда лагерь накрыла ночная тишина, Андрей понял, что заснуть не сможет. Он надел кирзовые сапоги, взял длинный китайский фонарик, помолился, чтоб в лагере за время его отсутствия ничего не случилось, и двинулся в сторону поселка. По субботам там гоняли дискотеку.
До поселка было километра два, он правильно сделал, что надел сапоги, лесную дорогу развезло.
Подходя к танцплощадке, он обтер сапоги о траву. И поднялся по ступенькам.
Жизнь тут кипела ключом, даже странно было представить то сонное царство, которое Андрей оставил позади.
— Билет! — процедил парень на входе.
Андрей спустился со ступенек и купил в будке билет.
Наверно, ему следовало примирительно улыбнуться этому парню, но Андрей не смог пересилить себя, протянул билет не глядя.
Наверно, ему следовало встать в сторонке, но Андрей прошел к самому фонарю, чтобы лучше все видеть. Он и сам при этом был виден отовсюду. Наверно, ему следовало поубавить независимости во взгляде и прямизны в позвоночном столбе. Наверно, ему следовало пригласить на танец какую-нибудь девушку. Тогда он разделил бы со всеми поровну этот стыд бесноватых подергиваний тела. Но он взирал на все происходящее не как соучастник, а как уличающий свидетель.
Нет, он вел себя, если вдуматься, неправильно. Мало еще учила его жизнь. Даже его воспитанники были умнее. «Совершенномудрый не оставляет следов!» — любил повторять Миша Рябцев.