И все же главным победителем состязаний, к восторгу Публия, судьи признают Лукана! Цезарь переносит поражение с достоинством, но видно, что он весь как-то потускнел, поблек. Зато Лукан сияет. Его венчают золотым венком прямо на сцене. Неожиданно победитель покидает сцену, через орхестру проходит к женским зрительским местам, устремляясь к девушке, сидящей в первом ряду рядом с пожилыми матронами. Публий, напрягая зрение, присматривается, стараясь получше разглядеть ее. Черты лица ее необычайно правильны. У нее прямые, черные как смоль волосы, разделенные пробором и собранные в простой узел. Она сияет юной свежестью и здоровьем. Лукан снимает венок с себя и вручает ей. Она смущенно улыбается, опуская голову. Театр рукоплещет. По рядам идет шепот: «Его невеста! Полла Аргентария!»
Полла Аргентария! Стаций мгновенно очнулся от своей дремоты. Вот откуда «серебро»! Да, конечно же это она, вдова поэта Лукана, – он узнал ее через столько лет, хотя видел всего один раз! Кто не слышал о ней в те дни, когда на весь род Аннеев обрушился гнев Нерона? Потом, когда неожиданно для всех была издана наконец его «Поэма о гражданской войне», или «Фарсалия»[24], говорили, что именно Полла сохранила ее рукопись и что она еще раньше исполняла роль нотария и переписчика при муже, когда Нерон запретил ему издавать свои сочинения. Шептались, что Полла осталась чуть ли не единственной наследницей огромного состояния Аннеев. А потом она куда-то исчезла. Ходили слухи, будто она умерла или лишилась рассудка. Стало быть, наиболее правдоподобным оказался слух, будто она вышла замуж за какого-то кампанского вольноотпущенника, который взял ее ради денег. Нет, Поллий, конечно, не вольноотпущенник, он всаднического сословия и сам всегда был весьма состоятелен.
Почему Полла так хотела познакомиться с ним, Стацием? Почему просила звать его к себе? Связано ли это как-то с прошлым, от которого Поллий пытается стеной отгородить ее и себя? Стаций стал думать о Лукане. Трагическая фигура этого поэта всегда привлекала его, хотя и вызывала двойственные чувства. Мощный стих Лукана восхищал Стация – и тогда, в пятнадцать лет, когда он услышал его впервые и когда воспринимал Лукана как старшего; и потом, постепенно догоняя и обгоняя его в возрасте; и по прошествии времени, уже намного пережив его, двадцатипятилетнего. Затрагивая в своей «Фиваиде» отчасти ту же тему – тему братоубийственной войны, Стаций поражался историческому видению юного Лукана, зрелости его суждений; он многое заимствовал у него в деталях. В то же время то, как самоуверенно уходил Лукан с торного, Гомером и Вергилием проложенного, пути, то, как решительно расстался он в своей «Фарсалии» с привычным миром божеств, оберегающих каждый шаг смертных, как неумолимо ставил своих героев перед трагической неизбежностью, – все это было чуждо натуре и дарованию Стация. Эллинский миф был воздухом, которым он привык дышать. В почти обезбоженном и переполненном светской ученостью мире Лукана ему было неуютно. Впрочем, и Лукан, создавая его, меньше всего думал об уюте. О самом поэте Стаций тоже слышал много разного, и, к сожалению, больше плохого, чем хорошего. Слышал о его невыносимом характере, о его хвастовстве, заносчивости, самовлюбленности. Слышал, как он, примкнув к заговору Пизона, заигрывал с опасностью, как выставлял напоказ то, что следовало держать в тайне. Чего стоил один только ходивший из уст в уста анекдот, как Лукан, издав в отхожем месте непристойный звук, торжественно продекламировал строчку из стихотворения Нерона о громе, прогремевшем под землей! Мальчишество, неумное мальчишество – что еще сказать? И конечно, замечал нескрываемое злорадство (почему-то всегда злорадство!), когда начинали говорить о малодушии Лукана перед лицом смерти, о том, что он униженно вымаливал себе право на почетный добровольный уход из жизни, как оговорил на допросе собственную мать! Стацию больно было это слышать, и в душе он надеялся, что это неправда. Слишком противилась этому трагическая мощь лукановского стиха.
Словом, Стаций и раньше дорого бы дал за возможность докопаться в этом вопросе до истины. А тут судьба или случай послали ему встречу с Поллой! С этими мыслями Стаций отошел наконец ко сну.
3
Утром после скромного завтрака Стаций продолжил осмотр сокровищ гостеприимной виллы. В прохладной библиотеке с цветными мозаичными полами и фресками во всю стену, изображавшими поющих сирен и уплывающий корабль Одиссея, Поллий неспешно показывал ему старинные издания Гомера, Сапфо, трагиков и, конечно, Эпикура и его последователей. Немного помедлив, Поллий как будто нехотя сообщил, что уже переложил в греческие гекзаметры труд Учителя «О предпочтении и избегании», и намерен взяться за главное и обширнейшее его сочинение «О природе». Стаций почувствовал, что тому очень хочется почитать свои поэтические опыты, и не смог отказать ему в этом удовольствии, сам попросив что-нибудь прочесть.
24
«Фарсалия» – расхожее название «Поэмы о гражданской войне» Лукана (от названия г. Фарсал в Фессалии, при котором 9 августа 48 г. до н. э. состоялось решающее сражение между войсками Цезаря и Помпея).