Инженер обедал у них.
Бори лишилась дара речи, когда, войдя к себе в квартиру, увидела сидящего за столом Рудольфа. Он сидел на ее стуле и ел суп-гуляш. Боришке показалось, что она задохнется от горечи. Сильвия ведь советовала ей отныне показываться инженеру только в самом лучшем своем платье, а мать, как назло, сегодня утром повязала ей на косы красные банты.
— А у нас сегодня гость, — нараспев проговорила мать. — У нас по горло работы, так что я даже не пустила господина инженера в «Башню». Жалко время попусту терять. Господин Шош говорит, что ему нравится суп… Мой руки!
«Мой руки»! Как будто Боришка сама этого не знает! Никогда она еще не садилась за стол, не вымыв руки. И все же мать напоминает ей, точно дошкольнице какой…
— Сервус! — поздоровался Рудольф. — Иди обедать! Отличный гуляш!
«Не встал, не подал руки, — подумала Бори. — Спокойно продолжает есть. А чего ради, собственно, ему вставать? Кто я для него? Девчонка с косичками, которой мать должна всякий раз напоминать: не забудь, мол, вымыть руки…» Боришкой вдруг овладело горячее желание жить одной, вдали от родителей, в собственной квартире…
Она прошла в ванную комнату и с яростью принялась мыть руки. Неужели она должна будет вернуться в комнату в этом жалком фартуке? Прямо хоть плачь! Сильвия всегда принимает ванну перед тем, как идти на свидание, а у нее нет для этого теперь уже ни времени, ни возможности — ведь за стеной сидит и обедает Рудольф. Где зеленая краска для ресниц, которую ей подарила Сильвия? Ах да, она оставила ее в портфеле, в футляре для авторучки, чтобы в случае чего можно было сказать, что это специальный тушевальный карандаш для черчения.
— Остынет! — крикнула мать. — Ты что там пропала, Бори?
Боришка вышла из ванной комнаты и села рядом с Рудольфом. Она была вся пунцовой от возбуждения, и ей казалось, что она сейчас на редкость красива и привлекательна. Но инженер доедал свой гуляш и даже не поднял глаза от тарелки. Сначала мать тоже ничего не заметила и, лишь вернувшись из кухни, всплеснула руками.
— Ты что, с ума сошла?! — И мать рассмеялась. — Нет, вы только посмотрите на нее! — проговорила она, правда совсем не сердито. — Что за прическа! Только бы отец не вернулся домой раньше времени, а то попадет ей…
«Попадет»! Рудольф, чего доброго, еще подумает, что ее отшлепают… Боришка только делала вид, что ест, — кусок ей не шел в горло.
Рудольф взглянул на нее ласково, но безразлично, как смотрят на кошку.
— А ей идет эта прическа, — сказал он, и сердце девочки наполнилось благодарностью.
— Идет?! — снова рассмеялась мать. — Вы уж не говорите при ней такого, а то она и впрямь поверит. Такая прическа делает ее старше. Если бы ей еще вместо школьной формы какое-нибудь другое платье, то и вообще не подумаешь, что ей всего четырнадцать лет.
«Вот сейчас действительно мама права, — подумала Бори. — В своих детских нарядах я никогда не привлеку к себе внимания Рудольфа. Мне нужны туфли на «шпильках» и настоящее платье. Очень нужны!»
— Что же ты, в таком виде мыть пол собираешься? С этими локонами? — спросила мать.
Больше мать уже не занималась ею, а хлопотала по хозяйству и обсуждала с Рудольфом, что нужно еще сделать; она пообещала ему, что завтра сходит к столяру и попросит его сделать сундук для грязного белья.
«При нем я не стану мыть полы, — рассуждала про себя Бори. — Ни за что на свете! Ползать перед ним на четвереньках и, как собачка, смотреть на него снизу вверх. Нет, пока он не уйдет, не начну мыть полы. Пусть мать, если хочет, моет!»
Суп ей показался пересоленным и невкусным. Но инженер не мог нахвалиться. Мать все время отдавала команду, что делать Боришке, чем окончательно вывела ее из себя. Кипя от негодования, Бори убрала со стола и приготовила все для мытья посуды. Рудольф же снова сказал ей «сервус» и куда-то исчез вместе с матерью. Обида душила Боришку, пока она мыла посуду.
Когда мать вернулась, Бори закончила уборку в кухне и вновь заплетала косы — не могла же она на сбор звена идти с локонами! Мать на этот раз не сделала ей никакого замечания.
— Молоток искала… — проговорила она. — Куда девался молоток?