По-настоящему Боришке не к Тибаи надо было бы проситься в гости, а предложить отцу свою помощь — убирать снег. Снова защемило ему сердце от горечи и разочарования.
Когда Карой вернулся домой, Штефи уже стояла одетая в пальто и доставала из шкафа платок на голову.
— Пробегусь по магазинам, — проговорила мать. — Я вспомнила: ведь сегодня все открыто до девяти вечера.
— Сходи, — мрачно ответил Иллеш, все еще думавший о Боришке и Ютке Микеш.
— Хочу, Карчи, купить что-нибудь и себе, побаловать и себя немного. Имею же я право?
Разумеется, Штефи так много работает. И что за странный вопрос? Отец улыбнулся, подумав, что порою Штефи бывает таким же ребенком, что и Боришка. А вообще это что-то новое. До сих пор она никогда не покупала подарков самой себе.
— Ну что? Уговорились? Что бы я ни купила, тебе должно понравиться?
— Конечно!
Иллеш полез было в карман за кошельком, чтобы дать ей денег, но мать остановила его:
— Я же сказала: сама куплю и сама расплачусь. А ты если что захочешь сам купить — пожалуйста, это будет твой подарок.
Мать рассмеялась. А Карой Иллеш подумал о том, какое у нее будет лицо, когда она распакует стиральную машину. Больше не придется ей гнуться над корытом, бегать греть воду и обливаться потом. Такого сюрприза Штефи от него, конечно, не ждет. Машина пока стоит преспокойненько у соседей. В квартире Годы.
— Ну ладно, я побежала, — проговорила мать. В дверях она еще раз переспросила, не рассердится ли он, если она купит что-нибудь себе.
— Что за странный вопрос? — рассмеялся отец. — Ведь ты же знаешь, что я буду только счастлив, если ты наконец купишь что-нибудь и для себя. Нельзя же все деньги тратить на одну Боришку. Купили ей две ночных сорочки, и достаточно. Так нет же, ей нужно дарить еще и третью, голубую, только потому, что она, видите ли, очень идет к ее светлым волосам.
В квартире было тепло, тихо и уютно. Отец читал и курил, порою отщипывая кусочки от кренделя.
Но на душе у него было что-то не очень спокойно. Карой Иллеш любил, вернувшись домой, сидеть в кругу семьи. Цила вот уже три года замужем, но и до сих пор он не мог забыть, как, бывало, она бросалась навстречу ему, когда он приходил домой. Сейчас же он с грустью подумал о Боришке, вспомнив ее опухшее от слез лицо, опечаленный взгляд. Штефи, конечно, сумеет ее развеселить и утешить, даже и не заговорив с ней, одним только видом. Отец любил семью и бывал всегда в хорошем настроении, когда все были в сборе.
Если Цила с Миши приедут завтра, то вся квартира наполнится раскатистым смехом зятя. Насколько тиха Цила, настолько шумлив и весел Миши. Хорошо он вошел в их семью!..
За окном было черно, ни зги не видать, свистит ветер. «Скорей бы уж она вернулась домой, — подумал отец, внезапно охваченный каким-то недобрым предчувствием. — В такую непогоду самое лучшее, когда все дома…
Штефи по привычке каждый год покупает и наряжает елку, но Бори, с тех пор как заявила себя взрослой, потеряла к этому всякий вкус и интересуется только подарками. А я так очень люблю елку, особенно когда свечи горят, и Штефи тоже любит. В детстве ни у нее, ни у меня никогда не было праздников. Мы, бывало, только заглядывали в чужие окна и видели, как веселятся возле елки другие. Вот мы, наверно, когда наряжаем сейчас елку, как бы отдаем дань своему безрадостному детству… Да, совсем забыл про подставку для елки: кажется, она сломана. Она в чуланчике. Исправлю-ка я ее сейчас, пока нет Штефи. Интересно, захочет ли в этом году Бори украшать елку? В прошлом году она не пожелала…
А ведь это непорядок, — продолжал рассуждать про себя Иллеш, обвязывая вокруг шеи шарф, — полнейший беспорядок! От всего стараемся ее уберечь. И что же будет дальше? Еще год-два — наша девочка станет такой же, как ее кумир, эта девица Ауэр. Нужно будет зайти к Боришкиной учительнице Еве Балог, поговорить с ней о Бори, попросить совета. Штефи как-то уже была у нее, но все кончилось тем, что она вернулась от учительницы расстроенной, потому что Штефи знает, конечно, недостатки Боришки, но ей не нравится, когда о них узнают и другие. Штефи-то не нужно объяснять, что Бори плохая пионерка, что в ней нет ни старания, ни усердия, ни любви к труду. Но если скажет об этом кто-то другой в глаза Штефи, то она разъярится, как львица, у которой обидели детенышей. В детстве Штефи чуть ли не нищенствовала, да и я жил, наверное, не лучше; когда у нас родилась Цила, мы тоже еле-еле сводили концы с концами. С Боришкой дело обстоит по-другому. Боришка получила все, мы старались дать ей то, чего сами были лишены в детстве. И вот, к сожалению, результат… Пожалуй, я сам поговорю с Евой Балог…»