— О!.. В такую погоду?
«Куда поедет?» — испуганно спросила сама себя Боришка, все потеряно — платья, туфли, деньги. Родителям она не сможет купить подарков, сестре и Миши тоже, а свои небольшие карманные деньги она растратила, зная, что у нее есть несколько сот форинтов, которые Сильвия… И теперь, в довершение ко всему, еще и Рудольф уезжает. Но куда же?
— Еду к себе в деревню, — ответил Рудольф. — У меня ведь тоже есть семья. Поеду домой на праздники.
— Семья? — спросила Сильвия. Голос ее звучал мягко и вкрадчиво.
— Меня там ждут невеста и младший брат.
У Боришки подкосились ноги, и она схватилась за решетку галереи. Тут она увидела, как в полуулыбке сверкнули зубы Сильвии. Что-то странное, непонятное ни для Рудольфа, ни для Боришки, отразилось на ее лице: в тусклом свете лампочки оно казалось каким-то болезненным.
Рудольф пожелал Сильвии хороших праздников и уже собрался войти к себе в квартиру, но Сильвия неожиданно подошла к нему вплотную и положила руку ему на плечо. Ее красивые глаза так и сверкали.
— Только вы никому не говорите о том, что у вас есть невеста.
— Почему?
— Потому что вы убьете этим одно маленькое сердечко. Вы, наверное, не знаете, что в доме есть одно существо, мечтающее о вас. Эта милая девочка в мыслях своих уже свила ваше общее гнездышко и всем на улице Эперьеша раструбила, каким оно будет, когда вы на ней женитесь.
— Я?
— Конечно.
Сильвия была всегда красива, но сейчас, в эту минуту, особенно. Она напоминала смеющуюся фею.
— Да, бедняжка. Это — Бори, дочка дворничихи. Да вы знаете ее! Такая беленькая девчушка. Славная девочка. Она так в вас влюблена… Если узнает, что вы не женитесь на ней, то бросится в Дунай. Это точно.
— Полноте…
Веселое выражение исчезло с лица Рудольфа. Он был заметно смущен услышанным. Ничего не ответив, он простился и закрыл за собой дверь. Сильвия еще минуту постояла на пороге; с ее лица тоже внезапно исчезла игривость, глаза потускнели. На мгновение она прислонилась к стене, будто не в силах удержаться на ногах, потом вошла в свою квартиру.
Боришка не плакала, даже не шевелилась, только медленно перевела взгляд с площадки на двор. Застекленная дверь вдруг скрипнула позади нее. Боришка обернулась.
Сзади стояла тетушка Гагара — она подошла так тихо, что не было слышно ее шагов.
— Я знала, что ты здесь, — улыбнулась Гагара.
Боришка пошла ей навстречу и замерзшими пальцами стала расстегивать бекешу.
— Ты плохо закрыла дверь, — проговорила старуха. — Я уже хотела спуститься посмотреть, куда ты исчезла, не унес ли тебя ветер. Какао готово. Пойдем?
Боришка покорно шла за ней, как во сне. В двери Ауэров был приоткрыт смотровой глазок; медная крышечка его обломалась, и наружу проникал свет. За дверью квартиры Рудольфа слышались шаги — видимо, он упаковывал вещи. Впрочем, почему Рудольф? Никакого Рудольфа больше нет. Есть инженер Тибор Шош.
— Далеко ходила? — спросила Гагара.
— Далеко, — сказала Боришка. — Очень далеко.
Боришка полностью покорилась тетушке Гагаре, которая сняла с нее бекешу и стала отогревать дыханием пальцы рук, как это делают малышам.
— Да ты вся заледенела! — проговорила Гагара. — Садись к печке. Выпей какао, а потом мы поиграем.
— Хорошо.
В маленькой печке тетушки Тибаи бушевал огонь.
— У тебя все лицо блестит. Тебя что, обсыпало снегом и сейчас снежинки тают?
— Да, — машинально ответила Боришка. — Сейчас тают… — Она откинулась на спинку кресла и стала размазывать рукой по лицу обильные слезы.
X. Пурга
Снег плотным слоем залепил весь бронзовый барельеф Беньямина Эперьеша на мемориальной доске. Исчезли тонкий нос и выпуклый лоб; впрочем, в плотной пелене снега исчезла и сама улица. Водитель троллейбуса Янош Келемен, крестный отец Боришки, скорее чувствовал, чем видел, дорогу.
За его спиной ворчали недовольные пассажиры.
— Какой неудобный вид транспорта! — сказал кто-то. — Машина тесная, неустойчивая, скользит…
«Что ж, если им так неудобно, шли бы себе пешком — и им лучше, и водителю тоже. Может, они думают, это величайшее счастье — перевозить их… Нет, ну что за погода! — досадовал Янош Келемен. — Проклятый снегопад! Сколько ни напрягаешь глаза, ничего не видно, едешь буквально наугад. Хорошо, если бы на конечной станции уже ждала телефонограмма: мол, в связи с исключительно неблагоприятной погодой движение транспорта на несколько часов приостанавливается…»
Но как можно приостановить в этом огромном городе движение, да еще в часы «пик», когда все торопятся поскорее домой? А дорога ведет как по снежной пустыне; можно подумать, что этот район необитаем, только что еле мерцают по обеим сторонам улицы окна домов. В другое время, при хорошей погоде, он, бывало, на остановке всегда посматривал на окна квартир. Но сейчас в них ничего не видно, хотя жизнь за окнами, разумеется, продолжается; как раз именно теперь дома людей больше, чем обычно. Кто же в такую жуткую погоду будет разгуливать по улице? Когда даже пешеходов, переходящих улицу при свете светофора, и то еле можно разобрать — такая метет метель.