Штефи Иллеш как раз подходила к дому.
Она шла медленным, тяжелым шагом, словно в забытьи. Наверно, она была единственным человеком, кто не замечал, какая ужасная на улице погода, — на душе у нее было светло и радостно. Мать плотнее прижимала к себе обе коробки и лучезарно улыбалась, представляя себе завтрашний сочельник, когда зажгутся свечи на елке… «Какие огромные слезы катились по ее маленькому личику! — подумала мать. — И как Карчи не может понять, что я не могу равнодушно смотреть, как плачет наша дочурка! Ведь мне столько пришлось слез пролить в детстве, что я твердо решила: Бори не должна расстраиваться… Сегодня вечером я пока ничего не скажу — нельзя преждевременно раскрывать, какой сюрприз я ей приготовила. Но чем-то все-таки надо ее порадовать сегодня — она ведь еще совсем ребенок — купить что-нибудь вкусненькое…»
Утром, кажется, продавец из продмага говорил, что к вечеру привезут помадки. Надо бы купить ей… «Куплю. Ведь это всего пять минут — только через улицу перебежать…»
«Все покрыто серой пеленой», — думал Янош Келемен. «Все сверкает золотом и серебром», — думалось матери Боришки. Она не смотрела по сторонам, не видела ни троллейбуса, ни Тибора Шоша в телефонной будке, который наконец дозвонился до диспетчерской такси, ни Варьяша, спешившего с пустыми бутылками в продмаг. «Цикламен… — не выходило из головы у Варьяша. — Мне некому его отнести, некому подарить, некому! Но продать? Продать свой первый цветок, который, можно сказать, улыбается мне, как девушка?!»
Диспетчер таксопарка возмущенно качал головой и, ничего не понимая, кричал в телефонную трубку: «Алло! Алло! Нашли когда шутки шутить!» Но на другом конце провода помесил и трубку. Диспетчер не мог, конечно, видеть, что Тибор Шош уже набирает другой номер, вызывая «скорую помощь»:
— Кто-то попал под троллейбус! Выезжайте скорее! Улица Беньямина Эперьеша, продмаг напротив дома номер сто…
Янош Келемен вылез из кабинки водителя. Он будто сразу постарел на много лет, спина его сгорбилась. Пассажиры шумели: распахнулись двери продмага, и на улицу выбежали покупатели. А пурга неистовствовала.
У передней части троллейбуса двое склонились над кем-то, юноша и девушка. Рядом с парнем на снегу лежали почему-то пивные бутылки; девушка была черноволосая, а за ней от дверей магазина тянулся след — темный ручей рассыпанного мака.
— Жива! — проговорил Варьяш и поднял голову. — Мне кажется, жива.
Взгляд его встретился со взглядом Ютки Микеш. Женщина, лежавшая у колес, не двигалась. Варьяш посмотрел на ненавистную ему девчонку. Кроткое лицо ее выражало безграничную жалость. Они попытались вдвоем слегка приподнять пострадавшую женщину, и руки их соприкоснулись.
XI. Игрушка в витрине с живыми фигурами
К рассвету картина прояснилась.
Настольная игра тетушки Гагары, столь опостылевшая Боришке, состояла из маленьких картинок, наклеенных на плотную бумагу. Эти картинки перемешивали, а затем по частям складывали, воссоздавая цельную картину: штурм города, ночь в джунглях, строительство Суэцкого канала, свадьба королевы фей. На это уходило много времени.
Картина, сложившаяся под утро в мозгу у Боришки, состояла не только из беззвучных рисунков: она включала в себя и звуки, и ощущения, и даже запахи.
Лицо матери, лежавшей без сознания; рядом с ней стоящий на коленях на снегу отец; он молчит и только горестно смотрит на нее. Рядом — люди из продмага, полицейский, жильцы их дома, которые чуть ли не все вдруг оказались тут: Года — с первого этажа, Чаки, тетя Водог и Диллы — со второго, тетя Чисар, Тоты и Габрики — с третьего и тетушка Гагара — с четвертого этажа. Гагара даже ничего не набросила на себя; в памяти Боришки ярко запечатлелись белые снежинки, оседающие на ее темно-сером шерстяном свитере.
Рудольф…
Как оказался здесь Рудольф? Рудольф помогал полицейскому немного оттеснить толпу, обступившую кольцом мать. Склонившись на колени перед матерью. Боришка невольно повернулась лицом к своему дому и, бросив на него непроизвольный взгляд, заметила, что окна в квартирах всех жильцов, выбежавших на улицу, были темными и только в квартире Ауэров в окнах горел свет — ни госпожа Ауэр, ни Сильвия не вышли на улицу.
Крестный…
У троллейбуса, около матери, стоял водитель троллейбуса, Янош Келемен. На нем лица не было. Полицейский, освещенный яркими лампами-рефлекторами, как для киносъемок, что-то измерял рулеткой.