Файзулла Тайгунов, стоявший па карауле на берегу реки, доложил, что в лагере «белых» какие-то передвижения. Они продолжают собираться к правлению, а их наблюдатели выходят к самому берегу реки.
Миннигали нацелил воображаемый бинокль на позицию «противника». Затем скомандовал:
— Тревога! Четвертый полк, за мной! Эй, Файзулла, не отставать!
Миннигали повел отряд на «вражеский» берег. Скрытно подобрались к самому правлению, где в беспорядке, без строя толпились «белые». Здесь Миннигали приказал своим затаиться. Сам он внимательно изучал обстановку. «Белые» ничего не подозревали о местонахождении «армии» Миннигали. Было тихо над деревней. Солнце уже село за колхозный склад. Быстро темнело.
— Похоже, что они не собираются воевать. Может, в клуб собрались? — предположил Гибади.
— Атаман «белых» Шариф Кусканов не из таких. Если договорились играть в войну, он ни за что не пойдет ни в какой клуб, — сказал Миннигали. — Надо выжидать в засаде, пока наши передовые части завяжут с ними бой.
И вскоре на том берегу подняли крик и шум. Смело, с дружным «ура» «красные» бросились на «белых» с двух сторон. Миннигали выстрелил из пугача и тоже бросился вперед:
— Ур-а-а-а!..
— Впе-е-ред!.. — закричал Гибади.
«Белые» не ожидали такого дружного нападения со всех сторон, и бой закончился полной победой «армии» Миннигали, даже Шариф Кусканов, командующий «белых», попал в плен. Но он отказывался признавать поражение и отчаянно спорил:
— Так нельзя! Так не пойдет! Разве договорились так незаметно подкрадываться со всех сторон и окружать?! Надо было договориться, что можно окружать! Это не по правилам!
Шариф спорил до хрипоты. Но Миннигали только посмеивался:
— А разве на настоящей войне «красные» бы кричали: «Эй, «белые», берегитесь, мы вас сейчас будем окружать!»
— Так то настоящая война!
— Это неважно. Мы играем в настоящую войну — значит, все должно быть так, как бывает на войне, — сказал Гибади.
— Ладно же, пусть будет по-вашему, — согласился Ша-риф, — только мы не будем все время «белые». Давай меняться: один раз вы будете «белыми», другой раз — мы! А то что же это мы все время «белые»?!
— Идет! — согласился Миннигали. — Только надо так условиться, чтобы «белые» не побеждали. Пусть, кто победит, тот и будет «красным», тогда «красные» будут всегда победителями. Согласны?
Такое условие понравилось Шарифу, и «главнокомандующие» скрепили договор, пожав друг другу руки.
Победители и побежденные, довольные новыми правилами игры, начали расходиться по домам.
Миннигали в душе торжествовал, что его военный план закончился полной победой, и, радостный, побежал домой. Когда он свернул к себе в переулок, распрощавшись с Гибади, из темноты вдруг выросла фигура Сабира Булякбаева:
— Это ты, сын Хабибуллы? Постой-ка, поговорить надо. Стой, слышишь! — От него несло водочным перегаром.
Миннигали остановился:
— Ты что, агай?!
— Запомни: лучше брось это дело! По-хорошему говорю, а то я тебе… — Он помахал кулаком.
Миннигали никак не мог понять, в чем дело, почему Сабир подкараулил его и теперь пугает.
— Чего тебе надо, агай? Что ты лезешь?
— Будто не знаешь! Не притворяйся! — Сабир заскрежетал зубами. — Я тебе морду разобью! Понял? Не понял? Повторяю еще раз, запомни: если я еще увижу, что ты вертишься возле дома Закии, тебе несдобровать! Ну-ка иди сюда! Я тебе дам! — качаясь на ногах, Сабир пытался поймать Миннигали.
Миннигали отскочил в сторону. Нечего было и думать связываться с парнем, который был на четыре года старше, почти взрослый.
Уже дома, спустя некоторое время, Миннигали охватил страх, которого он не испытывал при встрече с пьяным драчуном в темном переулке. Это был страх не за себя — страшно было за Закию.
Неужели Сабир влюбился в Алсу-Закию?
Неужели не нашлось другой девушки для пьяницы и лодыря, который только и знает — отлынивать от работы? Не может быть, ведь она совсем девчонка! Но он на что-то надеется, раз так делает. Да она-то, конечно, смотреть на пего не захочет. Наверно, Сабир надеется, что родители выдадут ее замуж насильно? По старым законам, как в прошлые времена. Ну нет, теперь все по-другому! И как бы там ни было, Сабир не добьется своего…
X
Наконец наступил долгожданный день — Миннигали, вернувшись из райцентра, гордо перешагнул порог дома и громко объявил:
— Мне выдали комсомольский билет!
За столом сидел приехавший после окончания курсов Ти-ергали и пил чай. На радостях братья обнялись, тут же затеяли возню и стали тузить друг друга,
Мать счастливыми глазами смотрела на сыновей:
— Ну, дети мои, садитесь скорее за стол, чай остывает! Да перестаньте вы, дети!
— Эх, мать, куда денется твой чай? Не убежит! — Хабибулла подмигнул жене: — Видишь, как они рады друг другу, пусть повозятся. Сколько не виделись!
Малика радостно и согласно кивала словам мужа, не отрывая любящего взгляда от шумно возившихся сыновей. Совсем недавно эти рослые, крепкие парни были беспомощными малышами. Есть ли для матери большее счастье, чем видеть, как растут и мужают ее сыновья?!
Тем временем Миннигали чуть не одолел старшего брата, уже схватил за ворот и стал трясти, и материнское сердце не выдержало:
— А ну, перестань, медведь! Ты его задушишь!
Миннигали отскочил в сторону и шутя погрозил матери пальцем:
— Ага, хоть он и взрослый совсем, ты его больше любишь, больше жалеешь!
— Не говори глупостей, сынок! — Малика всплеснула руками. — Для меня вы оба равны, за обоих сердце болит.
— Эсей, ты не сердись! Миннигали разыгрывает тебя, — сказал Тимергали и обратился к брату: — Ну-ка, покажи комсомольский билет…
— Комсомольский билет никому давать не разрешается, — сказал Миннигали, — но тебе дам.
— Ну поздравляю тебя! — торжественно сказал Тимергали, рассматривая новенький билет.
На обложке билета был вытиснен силуэт Ленина, на внутренней ее стороне — два ордена: Красного Знамени и Трудового Красного Знамени. Под фамилией Миннигали было написано: «Принят 2 марта 1938 года, комсомольский билет выдан 9 сентября 1939 года».
Тимергали протянул брату билет:
— Быстро растет комсомол. Вот уже сколько прибавилось комсомольцев. Ты, брат, 912 418-й!
— Откуда ты это узнал?
— По номеру билета.
Малика улыбалась, слушая разговор сыновей. Вставила:
— Миннигали, сынок, все своим чередом приходит. Когда-то ты октябренком был, потом — пионером, а сейчас стал комсомольцем!..
— Так постепенно поднимаются со ступеньки на ступеньку вверх по лестнице. — Тимергали похлопал братишку по плечу. — Помнишь, мама, какое Миннигали в первом классе читал стихотворение?
— Не припомню что-то. — Малика посмотрела на мужа: — А ты не помнишь, атахы[14]?
— Что-то про пионеров, про Октябрь, кажется…
— Правильно! Отец не забыл. — В глазах у Миннигали засветилась радость. — Я даже помню, как там было про то, что маленькие идут из октябрят в пионеры, а из пионеров становятся комсомольцами. А уж из комсомола самых достойных принимают в партию.
— Видишь, сынок, какие ступени, — сказал Хабнбулла. — Октябренком был. Верно, мать? Был. Пионером тоже был, все мы это знаем. Теперь ты комсомолец. Вот билет у тебя комсомольский. Значит, осталось впереди что? В партию осталось вступить!
— Это моя мечта, отец, стать коммунистом.
Хабибулла радовался радостью своих сыновей; он еще
хотел поговорить об их счастливой судьбе, но Малика остановила его:
— Ну, хватит, отец, потом наговоритесь. Давайте чай пить, дети, наверно, проголодались.
— Они на радостях, пожалуй, и есть не хотят! — засмеялся Хабибулла.
— Доктор сказал: если вовремя человек не ест, желудок портится.
Братья пошли мыть руки. По дороге Тимергали критически осмотрел брата:
— Какие волосы отрастил! Зачем тебе такие? Совсем тебе не идет! И еще Зою-апай обманул, сказал, что отцу некогда тебя постричь! — Тимергали улыбнулся над растерянностью Миннигали.