— При желании, сосед, всему можно научиться. Раньше от стариков науку перенимали, а теперь в городах этому молодых учат.
— Надо бы твоих сыновей на агрономов учить, агай. Как ты думаешь, если послать кого-нибудь из них в сельхозинститут или техникум?
— Вот уж пе знаю, — сказал Хабпбулла. — Как сами решат. Я против их желания идти не могу. Старший мой, Тимергали, рад был бы, наверно, на агронома учиться. Только ведь на действительную службу должен идти. Ждет повестку со дня на день. Потому и с женитьбой пока не торопится.
— А Миннигали?
— Этот? Про него и не знаю, сосед, что сказать. Сдается мне, что о нефтяном деле он мечтает с тех пор, как семь классов закончил. Каждый день об этом твердит. Мать огорчает. Говорит, было бы больше нефти, без керосину не сидели бы!
— Он, конечно, прав. Верно понимает. Молодец!
— Стало быть, сосед, ты советуешь не отговаривать его?
— Что ж, дело неплохое. Да и бесполезно отговаривать. Я думаю, парень у тебя с характером.
От реки подул легкий прохладный ветерок — он, балуясь, разносил луговые запахи, качал цветы, обвевал распаренные потные лица.
Раскрасневшийся от жары Сахипгарей убавил шаг. Возвращаясь к ранее прерванному разговору, спросил:
— Значит, если те цветы слабо пахнут, дождя скоро не жди?
— Не жди.
— Стало быть, можно приступать к сенокосу, Давай косить. А?
— Давай.
— И трава созрела уже, самый раз.
— Созрела, сосед.
Довольные осмотром, Ахтияров и Хабибулла вернулись к бричке.
Миннигали дождался, когда председатель колхоза и отец заберутся в бричку, и тронул вожжи. Лошади уже надоело стоять на одном месте и отмахиваться хвостом от оводов. Она охотно вышла на дорогу и пустилась легкой рысью.
Сахипгарей задумался, глядя на высокие травы, мелькавшие по краям дороги. Затем повернулся к Хабибулле:
— Агай, когда птицы перестанут петь? Не пора им?
— Рановато еще. В конце июня обычно уже выводятся и подрастают птенцы. Родителям становится тогда пе до песен. Детки прожорливые.
— Я в книжке читал, что скворцы за день могут пролетать по семьдесят — восемьдесят километров, чтобы накормить птенцов, — вмешался в разговор Миннигали.
— Кустым, а когда начинают летать скворчата? — спросил председатель.
— Скворцы обычно в начале июня, а дрозды — в середине июня, — сказал Миннигали.
— Правильно, кустым. Ты хорошо знаешь жизнь птиц. А каких ты знаешь животных и насекомых, которые в июне выводят своих детенышей? — в шутку экзаменовал Сахипгарей.
Миннигали и на этот раз не растерялся:
— В июне у зайцев второй, у белок третий раз рождаются детеныши. Много становится бабочек, кузнечики день и ночь дают свои концерты. Комары! Вот кто! Комары особенно сильно размножаются в июне!
— Да тебе, кустым, наверно, надо учиться по этой части. Но об этом потом. Мы еще поговорим с тобой как-нибудь один на один, ладно?
Дорога пошла мимо березового леса, стоявшего на склонах пологих холмов. На повороте дороги Хабибулла остановил бричку.
— Мы сойдем здесь, сосед. Сынок, возьми-ка пилу, топор я сам прихвачу, — сказал он, слезая с брички.
Председатель взял в руки поводья.
— Сколько еще осталось пилить?
— Свою норму мы еще на той неделе закончили. Сейчас для школы дрова готовим.
— Когда думаете домой возвращаться?
— Завтра к вечеру, наверно.
— Может, лошадь послать с кем-нибудь?
— Не надо, сосед, спасибо. Сегодня Тимергали должен подъехать на Белолобом.
Сахипгарей собрался отъезжать. Он дернул вожжи, и скакун бодро тронулся с места. Не успела бричка скрыться с глаз, а Хабибулла и Миннигали уже приступили к работе. Они спилили отмеченные березы, обрубили ветки, собрали их в одно место и только после этого стали кипятить на костре чай.
XIX
В ночь накануне сенокоса Хабибулле не спалось. Он все вертелся в постели, пока не забрезжил рассвет. Когда окна стали беловато-серыми, Хабибулла поднялся. Он постоял у окна, полюбовался на луну, окутанную желтоватым маревом, затем начал что-то искать в полутемной комнате:
— Жена! Где брусок и молоток? Я вчера еще приготовил. Жена!
— На месте, наверно, — откликнулась Малика.
— Да, на месте, правильно.
Малика, ставившая самовар, рассердилась:
— До чего ты беспокойный человек! Если о себе пе думаешь, хоть о сыновьях подумай… Они, бедные, и выспаться-то не могут как следует.
— Ладно, мать, не ворчи. Их баловать ни к чему.
— Т-сс… Не шуми. Пусть немного поспят, не буди, — зашикала Малика на мужа.
— Вставать пора. Кто рано встает, тому бог подает! Мой покойный отец так приговаривал. Мы же для своего колхоза трудимся, а не на баев, как раньше, — продолжал убеждать жену Хабибулла. Кивая на окно, добавил: — Зон соседи давно уже встали. Буди своих сыновей!
— Мы уже не спим, атай, — зевнул Миннигали. Он быстро поднялся с постели и, торопливо одевшись, убежал на конный двор.
Тимергали тоже встал. Отец, наблюдая, как он, то и дело потягиваясь, застилает постель, сказал:
— Ох и любишь поспать, сынок! Любишь!.. Живее поворачивайся. Будущему красноармейцу не годится так тянуться.
После утреннего чая на арбе, в которую был впряжен Белолобый, они подъехали к правлению, где собирались колхозники, отъезжавшие на сенокос. Шумно и весело было на площади, где уже толпилось много народу. Все были радостные, словно их ожидало большое торжество, переговаривались между собой, громко смеялись.
— Раньше, когда я был еще мальчишкой, такого веселья пе было. Мы боялись одного взгляда бая Гимран-Хамматвафы или бая Актуганова Ахметьяна, — сказал старый Зиннат, с завистью поглядывая на молодых.
— Да, баи народу житья не давали, — поддакнул старый Галиахмед.
— Вся земля, на которой наш колхоз раскинулся, им принадлежала. Они ведь были ненасытные.
— Верно, верно, — согласились, вспоминая прошлое, старики.
В это время из правления вышел Сахипгарей и сел в бричку. Он обвел всех собравшихся взглядом и торжественно объявил, что решено начать покос с карагайловского луга.
Телеги с покосниками с праздничным шумом стали выезжать на дорогу, ведущую в луга. Этот летний день и в самом деле напоминал большой праздник. Лица у всех были радостные. Впереди ехали арбы, груженные продуктами, деревянными граблями, вилами, завернутыми в тряпки косами, посудой, казанами и другой необходимой утварью. На телегах сидели косари.
Ребята предпочли идти пешком, чем ехать вместе со взрослыми. Они, как сорвавшиеся с привязи жеребята, бегали, резвились, боролись между собой, пускались наперегонки. Но Миниигали не было с ними, на этот раз он старался держаться возле старшего брата, который скоро должен был идти в армию. Девушки несколько раз просили Миннигали поиграть на гармошке и удивились тому, что он упорно отказывался.
— Что это с ним? — спросила Тагзима. Она все время поглядывала на телегу, где ехали братья.
— Хочет, чтоб покланялись ему, — сказала Зубаржат.
— Миннигалй вовсе не такой!
— А что это ты его защищаешь? Уж не влюбилась ли? — спросила ее подружка.
— Они парни хоть куда, можно и влюбиться.
— Младший-то занят уж. Закию любит.
— Подумаешь! Ее ведь с нами нет, в ауле осталась. — Тагзима хитро подмигнула: — Не каждая девушка, которая ходит с парнем, выходит за него замуж, и не каждый парень женится на своей девушке. Недаром в песне поется: «Если любишь, люби двоих, одного держи про запас»! Я вам советую: пока молодые, гуляйте вволю!
— Что же ты сама не гуляешь? — спросила Асмабика.
— Если бы я полюбила, то и с двумя бы гуляла. Кого люблю, с тем и гуляю!
Женщины захохотали. Тагзима закрыла глаза и покачала головой:
— Я бы показала, почем сотня гребешков.
Тем временем обоз покосников проехал через березовый лес и стал выезжать на пойму, по которой тянулись необозримые луга. Возле карагайловского луга остановились и начали табориться. Старшие принялись строить шалаши, распрягать лошадей.