— Я думаю, что надо поручить взводу Губайдуллина взять вражеские дзоты.
— Сколько у него пулеметов?
— Три станковых пулемета, автоматы. В каждом пулеметном расчете по семь человек.
— Что думает об этом командир полка?
— Я разговаривал с Пеньковым… Он по-другому мыслит. Не хочет отделять взвод Губайдуллина от двух наступающих стрелковых рот.
Командир дивизии, продолжая наблюдать за дзотами, тяжело вздохнул:
— Как говорится, семь раз отмерь, один раз отрежь… Надо обдумать этот вопрос. Мы не имеем права терять много людей…
7 марта началась подготовка к наступлению на Дудчаны. В тот же день в глубоком овраге на передовой линии состоялось партийное собрание второго батальона. На повестке дня среди других был и вопрос о приеме в партию Миннигали Губайдуллина.
Когда очередь дошла до Миннигали, от волнения он не мог подобрать подходящих слов. Хоть п готовился до этого и про себя уже почти выучил наизусть свое выступление, начинавшееся с краткой автобиографии, но, когда дали слово, сразу все забыл. Сказал только то, что было главным, что в нескольких словах выражало все его чувства, все стремления.
— Я еще не получил партбилета, — говорил он, вертя в руках шапку, — но но я клянусь, пока мое сердце бьется в груди, я буду громить гитлеровцев, как настоящий коммунист!
Майор Пеньков сказал несколько слов о лейтенанте Губайдуллине, о том, как смело и слаженно воюет его взвод.
Миннигали Губайдуллин был принят единогласно.
На собрании присутствовал и начальник политотдела дивизии Мартиросов. Он поздравил Губайдуллина.
Собрание было коротким. Назавтра предстоял тяжелый бой.
В эту ночь мало кто спал.
Губайдуллин приказал своим солдатам еще раз тщательно проверить пулеметы и личное оружие, а сам, улучив свободную минуту, сел писать письмо родителям.
«Может быть, написать им о геройской гибели Тимергали?.. Нельзя. Они не переживут такого горя. Придет время, узнают. Пусть думают, что он жив, что вернется. Надо поздравить эсей. Завтра же 8 марта — женский праздник! Надо поздравить и Лейлу.
И. завтра — мой день рождения. Кончится война, буду каждый день рождения праздновать вместе со своими друзьями, с Лейлой… Ну, это после войны, а пока надо набраться терпения…»
Мысли Миннигали прервал связной:
— Товарищ гвардии лейтенант, вас срочно вызывает командир батальона.
Комбат гвардии майор Поляков разъяснил Губайдуллину боевую задачу, поставленную взводу пулеметчиков. Нужно уничтожить на одном из курганов вражескую огневую точку. Это непременное условие прорыва, иначе никакого продвижения вперед не может быть.
Нужно скрытно в темноте подобраться к самому дзоту, чтобы, перед тем как наши поднимутся в атаку, подавить пулеметы противника внезапным огнем, в крайнем случае — гранатами. Поляков подчеркнул:
— Неслышно и незаметно подобраться в темноте. Понятно?
— Так точно, товарищ гвардии майор. Подберемся. Местность позволяет.
— Ну, тогда действуйте…
Вернувшись затемно, Губайдуллин разбудил взвод и с командирами отделений и пулеметчиками быстро разработал общий план штурма немецкого дзота. Для успеха требовалось как можно ближе и незаметнее подобраться к вершине кургана, чтобы перед сигналом к наступлению коротким броском оказаться возле самого дзота и уничтожить его. Нужнее всего будут, наверно, все-таки гранаты. С гранатами во взводе Губайдуллина был порядок.
Весенняя земля, недавно очистившаяся от снега, была мокрой и вязкой. Идти по ней трудно, но зато пулеметчики двигались совершенно бесшумно. Да и ночь, на счастье, выдалась облачной, темной.
Миннигали вел свой взвод по памяти — он досконально знал этот участок перед немецкой линией обороны. Сначала овраг, потом кустарники, а там до самого кургана поле, покрытое осенней пожухлой полынью.
Вдруг с немецкой стороны раздались отдельные крики, шум, в небо полетели ракеты. Пулеметчики залегли. Немцы их не заметили. Тревога улеглась, и опять пулеметчики стали подбираться к кургану. Теперь они шли по ровному полю, и, стоило гитлеровцам их обнаружить, укрыться, уйти из-под пулеметного огня им было бы некуда. Время тянулось медленно. Но небо постепенно размывал рассвет.
— Быстрее, быстрее! — шепотом подгонял Губайдуллин своих пулеметчиков. — Пока темно, надо как можно ближе подойти к кургану.
У немцев все тихо. Они не подозревают, что взвод Губайдуллина уже так близко от дзота. Но стоит им заподозрить что-то неладное…
Какое маленькое, в сущности, расстояние до вражеского дзота и как долго они идут, преодолевая его! Целую вечность…
Солдаты, бегущие по вязкой весенней земле за своим лейтенантом, сейчас не думают о том, сколько будет еще впереди, на пути до Берлина, таких мучительных бросков к вражеским окопам и дзотам. Им не до того. Они знают, что в атаке, которую они сейчас начнут первыми, кто-то останется жив, а кто-то навсегда ляжет под этим курганом… далеко-далеко от родных мест… Но надо скорее, скорее бежать вперед, ближе к смертоносному вражескому дзоту… Солдат умирает только один раз. Родина-мать тоже одна. Солдат должен идти вперед. За его спиной не рота, не батальон, даже пе армия. Судьба Отечества, жизни миллионов людей за его спиной… Бой идет даже за тех, кто еще не успел родиться…
Забрезжил рассвет. Звезды над головой гасли одна за другой, небо постепенно белело. Ах, чуть повременил бы этот рассвет!
Советские бойцы приближались к старой, развалившейся скирде соломы, давно черневшей впереди на поле, когда фашисты заметили их и открыли ураганный пулеметный огонь.
Взвод залег, вжался в землю.
Казалось, неотвратимая гибель близка. Сейчас немцы пристреляются и перебьют всех до одного.
Миннигали, вырвавшийся вперед, успел добежать до скирды и укрыться. Он видел, что взвод в смертельной опасности. Если он не сможет их поднять, то ясно, чем кончится атака, — все они останутся на этом поле.
— Царев! Агоян! Мамедов! Вперед!
Пулеметчики не шевелились, они вжимались в землю под смертельным огнем. Казалось, никакая сила не заставит их поднять голову.
Но вот солдаты один за другим по-пластунски стали переползать к скирде.
Миннигали вздохнул свободнее.
Чтобы отвлечь внимание противника, Миннигали бросил в сторону гранату. Немцы перенесли огонь туда.
Под скирдой собрались уцелевшие солдаты. Губайдуллин принял решение — оставить у скирды первое отделение с задачей вести постоянный огонь по немцам, чтобы отвлекать все внимание на себя.
— Огонь не прекращать, целиться по амбразуре. Ос-стальные — за мной! — приказал Губайдуллин и с остатками двух отделений ползком, короткими перебежками двинулся к дзоту.
А вражеский дзот все еще далеко. До него тридцать… двадцать… пятнадцать метров… Можно уже бросать гранаты.
Миннигали, лежа, собрал все силы, бросил одну, другую, третью. И в это время пуля ударила в ногу. В глазах потемнело, но он быстро очнулся.
Вражеский пулемет продолжал стрелять.
— Мамедов, — прохрипел Миннигали, — огонь! Огонь!
Третье отделение первый раз не подчинилось команде взводного — все бойцы были убиты.
Чувство глубокого бессилия охватило Миннигали, он уронил голову. От резкого движения пронзила острая боль в ноге. Миннигали переждал боль, приготовил гранату и изо всех сил бросил в сторону дзота. При броске его опять ранило, и он потерял сознание, потом тут же пришел в себя и упорно пополз вперед. Немцы снова открыли огонь. Но теперь пули свистели над головой, и Миннигали понял, что попал в мертвую зону. Он совершенно обессилел. Осталась одна граната. Миннигали бросил гранату прямо в амбразуру, но был слаб, и граната не долетела и разорвалась, не причинив никакого вреда спаренному пулемету, из которого немцы вели ураганный огонь.
Миннигали терял сознание и снова приходил в себя. — Чувствовал слабость от большой потери крови. Голова кружилась, перед глазами сгущались красные круги. Вдруг ему показалось, что он слышит девичий голос. Закия? Нет, это голос Лейлы, конечно, его зовет Лейла. Сегодня же восьмое марта. Восьмое марта! День рождения — вот почему зовет его нежным голосом Лейла. Нет, не так. Война, и никакого дня рождения. Война! Немецкий спаренный пулемет поливает огнем его товарищей. Он должен их спасти! Ты должен, Миннигали! Ты должен! Собери все свои силы, поднимись, Миннигали!