Ее муж, Виктор, сам по себе добрейшее существо, насколько это, конечно, возможно в этом мире, неизменно соглашался с ней.
— Нам бы ребеночка, — вздыхал он. — Такого ангелочка, какие у Диккенса бывают.
Угаров только умилялся, слушая такие речи двоюродного брата. И настойчиво выбрасывал в Интернет свои шедевры.
К примеру, один из них, посвященный весьма известному человеку в сфере науки, к тому же на редкость добродушному, выглядел так:
«Этот странный человек сочетал в себе благородство души наряду с такими качествами, о которых я не решусь даже пикнуть, но все же напишу. Его сексуальные наклонности: инцест, скотоложство, зоопедофилия (был уличен в половой связи с щенятами). Кроме того, он тайный миллиардер, на совести два-три убийства путем отравления, агент новозеландской мафии, богоборец, сектант, член секретной организации „Конец мира“. Его мать — сумасшедшая, не выходит из психбольницы, где она и родила в свое время нашу знаменитость. Его сын сбежал в неизвестном направлении, оставив записку: „Люблю тьму“».
Такими излияниями Угаров насыщал Интернет. В двух случаях персонажи его разоблачений попадали: один — в больницу с сердечным приступом, другой — с нервным срывом в психиатричку.
Угаров уверял самого себя, что принцип нагромождения человеческих пороков, даже самых диких, всегда безошибочен и работает, ибо хоть что-то из этих пороков и преступных деяний попадет в цель.
«Жизнь кошмарнее любых фантазий», — со смаком повторял Угаров. Мурашкин, не зная, конечно, о прозрениях Угарова в Интернете, тем не менее не отказывал себе в удовольствии пообедать с Угаровым, когда кто-нибудь из знакомых последнего умирал. Вадим неизменно устраивал такие пиры, да еще включал легкомысленную музыку, разделяя свое счастье с Мурашкиным.
Мурашкин все же не выдерживал и после двух-трех стопок водки повторял:
— До чего ж ты мерзок, Угаров. Я тебя люблю, но ты жуток. Как злодеи из романов Диккенса, даже хуже.
Угаров не обижался, даже воспринимал такие речи как похвалу. Но все же убеждал:
— Пойми, Мурашкин, что я радуюсь не тому, что умер человек, а тому, что я жив, что я не умер. Это большая разница. По поводу покойника я скорблю, а по поводу себя радуюсь. И тебе советую то же самое. Пляши, пока жив. Вот мой лозунг.
Мурашкин слезливо соглашался.
После восьмой стопки Угаров обычно совсем распоясывался:
— Пойми, Боря, как я обожаю беззащитных. Покойников, например, или бездомных собак. Я плачу, когда вижу несчастную собаку или кошку.
И порой в глазах Угарова при таких признаниях мелькали слезы, словно он превращался в ангелочка.
— Не думай, Боря, что я людоед, — заявил он как-то Мурашкину в конце такого пира. — Да, я мерзок, но душа моя чиста… Я вот недавно котенка приютил.
И Угаров вынул откуда-то малюсенького котенка и положил его на стол, между бутылок пива. Мурашкин прослезился.
— Ты знаешь, Вадимушка, — признался он, — я верю, что у тебя чистая душа, но мне с тобой страшно…
— Тебе, Мурашкин, везде страшно, — поправил его Угаров.
— Неправда. Не везде. С тобой хорошо, но страшно.
— А где еще страшно?
— В мире.
Угаров хохотнул.
— До чего ж ты мил, Боря…
«Пир» закончился тем, что расцеловали котенка, помянули добрым словом покойника (Угаров прослезился), наконец сами расцеловались и хотели было расстаться, но Угаров предложил:
— Давай еще одного котенка спасем?
Мурашкин согласился, и они вышли искать. Мимо бесчисленных машин, воя и угара, часа через полтора они наткнулись на котенка, прижавшегося к колесу припаркованного автомобиля. Словно он искал в своей смерти спасения.
Угаров подобрал его, сунул в пиджак, во внутренний карман, и предложил Мурашкину зайти в кафе, тут, рядом, чтобы обмыть котенка.
Мурашкин, вечно безденежный, обрадовался, и они зашли.
Там, у ночного столика, в тусклом свете стенной лампы, глядя на тьму вокруг, они обмыли котенка. Тот пищал.
— Достоевщина какая-то двадцать первого века, — пробормотал Мурашкин под конец запоя.
Однако Угаров, еле стоя на ногах, котенка все-таки донес в свою берлогу…
…Более или менее так текли дни. Время не остановить.
Весной Угаров решил съездить на свою дачу. Недалеко от Москвы, но поселок этот дачный приютился где-то на отшибе. И дачка его была на отшибе, совсем плохонькая. Добираться туда было нелегко. Но Угаров любил бывать на отшибе.