Отлично понимаю чувства профессора. Я тоже взбесился, когда «Еврейский голос» напечатал мою фотографию, впрочем, по обратной причине. На хрена выбрали такую здоровую?
— Анекдот из жизни знаменитости, — говорит Ной. — Прежде чем сделать вывод, я бы хотел заслушать противоположную сторону. А что, если фотограф помешал записать какой-то важный сон, оказался, так сказать, человеком из Порлока?[58]
Я пропускаю его слова мимо ушей.
— Почему ты не можешь признать, что Франкфуртер — дутая величина? — говорю я. — Может, у меня мозги и послабее, чем у тех, кем ты восхищаешься, но я, по крайней мере, не лицемер. Я — наглый прохиндей, которого застукали с поличным, и ничего из себя не строю.
Впрочем, стиль у меня был всегда: мое кредо — le style est l’homme même[59], вот почему клиенты Пинки меня приглашали на приемы, а его нет. Впервые с претендентом на иракский трон я встретился на новоселье, где хозяйкой выступала некая прерафаэлитская красавица с тягой к постмодернизму. На Фионе было платье, разрезавшее ее по экватору и едва прикрывавшее тропики, а сопровождавший ее несостоявшийся тиран был облачен в синий блейзер, отутюженные брюки и мокасины из мягкой кожи. Выглядел он довольно щеголевато, и детали, надо признать, подобрал с умом: шелковая рубашка с монограммой, запонки с гербом, армейский галстук, знак отличия в петлице — все это ненавязчиво указывало на королевское происхождение. Однако я на все это не повелся: он был даже не принц, а всего-навсего актер, опустошивший костюмерную. И даже не Кэри Грант, а Тони Кертис в «Джазе только девушки». Мне наставлял рога обычный аферист, трепач с кровью не голубее моей. Да и вряд ли он из Ирака. Араб — что да, то да, это я еще допускаю.
Арабский шейх огляделся и, заметив меня, самумом пронесся через многолюдную залу. Я не отступил и готов был постоять за свое lèse-majesté[60]. Однако наш доморощенный король Хусейн был само дружелюбие.
— Наша встреча — это перст судьбы, — объявил он и протянул мне руку. — Нам суждено стать если не братьями по крови, то хотя бы confrères[61]. Как иначе назвать мужчин, которым выказывает расположение одна и та же женщина, чье семя смешалось в ее чреве? Расскажите мне о себе. Насколько я понял, вы врач. Это так?
— Точнее будет сказать, хирург, — скромно ответил я.
— Великолепно! — сказал он. — Мой кузен Саддам работает костоправом в Мидлсексе. Вы, случайно, о нем не слыхали?
— Увы, нет, — ответил я. — Я работаю с Магдой Якубом в Хэрфилде.
— Какое совпадение! — обрадовался он. — Другой мой кузен, Валид, правая рука сэра Магды. Собственно говоря, в воскресенье утром меня пригласили послушать, как сэр Магда будет петь в церковном хоре. Вы тоже там будете?
— К сожалению, нет, — сказал я. — В эти выходные я дежурю.
— Какая жалость, — сказал он. — Мы могли бы пойти туда вместе. Обменялись бы впечатлениями о Фионе. Быть может, пообедали бы в любимом пабе сэра Магды. Не напомните, как он называется?
Я понимал, что он блефует, и тут же придумал название.
— «Голова сарацина», — сказал я.
— Ну как же! — ответил он. — Как я мог запамятовать?
Я не упустил возможности перехватить инициативу.
— Вас и в самом деле прочат на иракский престол? — спросил я. — В таком случае я мечтал бы услышать, как вы пережили кровавую бойню пятьдесят восьмого. Я был уверен, что тогда вырезали всю королевскую семью.
— Touché![62] — расхохотался псевдопринц. — Пора прекращать этот фарс. Я такой же принц Башир, как вы врач. Башир-то я Башир, но не принц. Мы оба — как бы это выразиться? — хамелеоны. Не то что эти избалованные хлыщи, которых не интересует ничего, кроме собственных удовольствий. Мы живем своим умом. Фиона верит нашим россказням не потому, что беспробудно глупа, а потому, что ее никто, в сущности, не интересует и ей все равно, правду ей говорят или врут. Я неплохо изучил англичан и пришел к выводу, что главная черта их аристократов — отсутствие любопытства. Вы же, напротив, человек проницательный. Стоило вам на меня взглянуть, я понял: вы меня раскусили. Вероятно, даже догадались, что я не из Ирака. Уверен, вы с ходу распознаете маронита[63] из Восточного Бейрута. Думаю, Фиона и не подозревает, что есть и арабы-христиане; для нее араб — он и есть араб. Бьюсь об заклад, ей и в голову не приходит, что вы еврей.
58
Английский поэт С. Кольридж говорил, что поэму «Кубла Хан» сочинил во сне. Когда он сел записать ее, к нему неожиданно явился человек из города Порлока, и поэма улетучилась из его памяти. С тех пор нежданного визитера называют человеком из Порлока.
59
Стиль — это человек (