Выбрать главу

Всплеснула радость, но Витек решил, что поддаваться ей не стоит — все-таки первое знакомство. Он неторопливо сделал шаг вперед, присел на корточки и вытянул руки — вперед и в стороны. И тут же все переменилось. Радость всплеснула еще раз, только теперь это была радость общая — Витькина, Валина, всех душ и тел стаи. Волки ринулись на Витька со всех сторон, опрокинули его навзничь, осторожно, игриво прихватывая страшными челюстями за руки, за бока, за уши, тычась мокрыми носами в ладони и в лицо. Витек поднялся и принялся трепать за буровато-серые гривы тех, кто оказался ближе к нему, и ощущение было, как от долгожданной встречи со старыми друзьями. Тут же перед ним нарисовалась удивительно знакомая волчья морда, совсем не похожая на все остальные — и он мигом признал ее и хотел сказать: «Кира», но получилось: «Валя» — и моментально под другую руку попалась сухая и прохладная Валина ладонь. А еще он был псом по имени не то Князь, не то Витек и тоже барахтался в общей свалке — пес, принятый волками в стаю. А еще он был четверкой жуков-оленей, деловито барражирующих над этой кучей малой; и видел, как его человеческое и его собачье тело радуются жизни.

— Совсем, теплокровные, с ума посходили, — послышался голос откуда-то сбоку. Витек обернулся и увидел скептически ухмыляющегося Диму-комарятника. И понял, что это так, маска. А на самом деле ему тоже хорошо.

Потом чувство бурлящей, искрящейся радости быть вместе начало понемногу отступать, хотя так и не ушло совсем. Общая свалка распалась, волки, отряхиваясь и зевая во всю пасть, разошлись по поляне. И тут по стае прошла дрожь, и Витек почувствовал, как у него сама собой напряглась на затылке кожа. Все волки повернули головы в одну сторону.

Сбоку на поляну выходили собаки. Их было много, значительно больше, чем волков-- наверное, не меньше сотни, а из кустов выбирались еще и еще. Собаки были здесь самые разные. Большинство составляли деревенские дворяне всевозможных разновидностей: крупные, желтовато-серые, гладкошерстные, как Князь; черные, лохматые, с козлиными бородками и густой, как у терьеров, челкой; и самые многочисленные — низкорослые, коротколапые, с острыми мордами, с густой пегой шерстью и роскошными «штанами» на задних лапах, вид сзади. Было с полдюжины овчарок, в основном восточноевропейских и немецких. Были два-три добермана и несколько догов. Были даже два бассета и такса. Мастиф. Три борзые, четверо крокодилообразных стаффордширов. И еще несколько индивидов явно породистых — вот только породы Витек навскидку определить не смог.

Все это разношерстное — в прямом и в переносном смысле — воинство, выйдя на поляну, также не стало подходить к коровьей туше. Собаки выстроились широким полукругом и словно сделали равнение налево. Они явно чего-то или кого-то ждали. Волки тоже смотрели туда, куда были направлены теперь все собачьи взгляды, смотрели — а Витек чувствовал, необычайно остро (оттого, что стоял теперь в самом центре волчьей стаи?), все то, что они испытывали к собакам. Неприязнь. Презрение. Легкую толику опасения (их слишком много, хоть и слабаки. Впрочем, слабаки там далеко не все...). Ощущение близкого — ближе не бывает — родства и одновременно соперничества. Коровья туша виделась теперь в несколько ином свете. Она была не только едой. Она была еще и спорной территорией, Которую можно, конечно, поделить и мирно. Но если придется...

И тут кусты зашевелились — именно там, куда смотрели обе стаи, — и на поляне появилось нечто. Огромный пес, ростом едва ли не в самом деле с теленка, с широкой, как у лошади-тяжеловоза, грудью и с мощными лапами, которые не ступали по земле: они ее попирали. Но самое поразительное было в другом. У Цербера — а Витек сразу понял, что перед ним именно Цербер — действительно было три головы.

Центральная голова — массивная, с тяжелым бугристым лбом и квадратной челюстью, с короткими стоячими ушами, глядела прямо перед собой, мрачновато, исподлобья, угрюмо. Две боковые смотрели на сторону, каждая на свою, и похожи были на центральную, как бывают похожи между собой родные братья. Но не близнецы. Обе они были несколько меньше центральной, поуже и поострее, и различались в основном выражением «лиц». Правая — с устало приспущенными уголками черных резных губ, со вздернутой бровью — маска философа-скептика. Левая — та же вздернутая бровь, но щенячье-нахальное выражение в глазах и стервозная, почти приблатненная ухмылка.