Пролог
Всё началось с письма. Конверт лежал среди другой почты, под рекламным каталогом, поэтому Анна не сразу его заметила, но когда всё-таки взяла в руки, разволновалась. «Мисс Анне Линд» - гласила надпись на конверте. Нечасто Анна получала бумажные письма. Гораздо проще набрать смс или отправить электронное сообщение на e-mail - кому взбредёт браться за ручку в век интернета? Может быть, какой-нибудь одинокой старушке из деревенской глубинки? Тётушке Маргаретте из Миддлстоуна, например... Больше никто не мог прислать Анне настоящее, написанное от руки письмо. Всякий раз незадолго до дня рождения она находила в почтовом ящике конверт, подписанный мелким, бисерным почерком, а в нём - короткую, в полстранички, записку: «Дорогая моя, любимая Нана...» Нана... Слова обычно быстро стирались из памяти, а вот запахи, липшие к пальцам, ещё долго будоражили невидимую струнку в груди. Чайные розы, свежесваренное какао, миндальное печенье и ещё целый букет едва уловимых, пряных, душистых ароматов - так пахло лето в Милддлстоуне, где Анна давно не бывала. Обычно письма приходили по родительскому адресу, и Анна никак не ждала получить поздравление в свой первый год учёбы в университете. Анна на миг представила, как бедная старушка слепится, чтобы набрать на телефонном диске нужный номер, а потом слушает длинные гудки в трубке. «Здравствуй, Дорис, не могла бы ты...» И мама недовольно бурчит что-то в ответ, а потом, закончив разговор, жалуется отцу: «Старой карге всё неймётся». Тётушку Маргаретту не особо жаловали ни Перкинсы, ни Булстроуды, ни Линды. Мама так вообще терпеть не могла: - Вот уж не знаю, почему из всей нашей семьи она выбрала именно тебя, - говаривала она обычно, завидев знакомый конверт, и поджимала губы. - Хоть раз она приглашала к себе кого-нибудь? Кузена Барти? Крошку Молли? Ну, предположим, Барти Перкинса Анна тоже вряд ли бы пригласила в гости, но с тем, что из всех-всех родственников тетушка Маргаретта любила одну только её, трудно было поспорить. Каждый июль, вплоть до десятилетия, Анна гостила на каникулах в Миддлстоуне, в небольшом домике, расположившемся посреди пышного цветника, и скрашивала несчастной старушке дни. С утра до вечера они гуляли по округе, пили прохладный лимонад, играли в карты и даже иногда выбирались к Русалочьей заводи порыбачить. До чего же славное было время! Жаль только, мама всё это прекратила... Но когда пошли вереницей письма, прокладывая тонкую ниточку между детством и полным школьных забот и новых, почти взрослых обязанностей настоящим, мама оказалась бессильна её оборвать. Ко дню рождения Анну всегда ждало её письмо. Однако на этот раз написано оно было не тётушкой Маргареттой, а кем-то другим, хоть и пришло из Миддлстоуна... - Что же ты, открывай скорей! - сказала Фанни, заглядывая через плечо. Анна медлила. Она вертела конверт, изучая волнистые оттиски и штампы, и то и дело возвращалась к строгим, с незнакомым наклоном буквам своего имени, а внутри тем временем зрело и крепло чувство тревоги: что-то случилось. - Хочешь, я открою его вместо тебя? - предложила Фанни. Фанни была соседкой Анны по комнате и очень романтичной особой. Наверняка она думала, что письмо от таинственного поклонника, и не могла дождаться подробностей. Что ж, придётся её разочаровать: Миддлстоун - местечко, где живут одни старики. Наконец, Анна решилась и надорвала конверт. На ладонь ей лёг сложенный пополам листок: «Мисс Линд, вынужден сообщить печальную новость: ваша тётушка, мисс Маргаретта Винтерс, скоропостижно скончалась в минувшую среду от двусторонней пневмонии. Будучи поверенным в её делах, должен уведомить, что вам надлежит как можно скорее явиться в Миддлстоун, чтобы исполнить последнюю волю покойной, а также вступить в права наследования. Сообщите телеграммой на обратный адрес день и время вашего прибытия, чтобы я мог вас встретить. Мистер Дж. Энгус, нотариус».
- Телеграммой? - фыркнула Фанни, выхватив кусок из середины. - Может, ещё с голубями отправить?.. Ой! - вдруг она прикрыла ладонью рот - значит, дошла до самого главного и трагичного. - Нужно позвонить маме, - только и сказала Анна и на негнущихся ногах пошла за телефоном.
Назад, к прошлому
Мамина нелюбовь к тётушке Маргаретте оказалась настолько сильна, что даже весть о её кончине не вызвала у неё в голосе и нотки печали, только раздражение: - Оставила тебе дом и целую кучу старья вместе с ним? Ох, во что она тебя опять втянула? После того случая я надеялась, что она, наконец, отстанет от тебя, и дурацкими поздравительными писульками всё и ограничится. И вот на тебе. Как будто тётушка Маргаретта даже умерла ей назло... - Мама, о чём ты? - спросила Анна, не веря своим ушам. - Не хочу, чтобы ты туда ехала. Пообещай, что не задержишься там! Не дольше, чем на неделю, а не то я сама за тобой приеду! Мама нечасто выражала беспокойство так прямо, в её духе было скорее развести бестолковую суету для прикрытия, поэтому Анна не нашлась, что сказать, кроме послушного: - Хорошо, мам, обещаю. Разговор вышел рваный, скомканный, и Анна так ничего и не поняла, только ещё сильнее распереживалась. А ещё подумала: о каком таком случае вдруг вспомнила мама? Тем летом ничего странного и неожиданного не случалось. Ведь так?.. Это было слишком давно, чтобы хранить в памяти мелкие подробности, но вот что Анна помнила действительно хорошо: сразу после возвращения домой мама повела себя очень странно. Сама позвонила в Миддлстоун и долго кричала в трубку. Анна тайком подслушивала по параллельной линии и как наяву представляла дрожащие губы тётушки Маргаретты, когда та умоляла: - Дорис, не совершай ошибку! Это было так страшно, что Анне пришлось положить телефон и даже зажать уши ладонями, но жалкий голос ещё долго не шёл из головы. И всё, больше в Миддлстоун Анна не ездила, а лето с тех пор проводила с кузинами Роуз и Крошкой Молли, или с родителями - у моря. И это длилось так долго, что она совсем позабыла и про тётушку, и про её необыкновенный дом, и про розы. Позабыла сухое лето, пропахшее травами и корицей, выпечкой и старым, пыльным чердаком, пока оно окончательно не превратилось в точку на полотне памяти, которая давала о себе знать, только когда приходило очередное письмо: «Дорогая моя, любимая Нана...» Анна всё забыла, но не тётушка Маргаретта. Ей даже не пришлось раздумывать, ехать или нет. Уже через полчаса после прочтения письма, которое теперь хранилось у Анны в кармане джинсов, Фанни заказала через интернет билет на самолёт, и путь по старому маршруту начался. И собираться не потребовалось: назавтра Анна должна была отправиться к морю с друзьями, поэтому чемодан уже был готов. Она только вынула купальник и пляжные принадлежности, а вместо них упаковала парочку новых альбомов, чтобы было чем занять себя в дороге. Фанни только успела посетовать на прощание: - Как грустно, что ты не едешь с нами. Каникулы без тебя будут не те. И всё, сначала самолёт, теперь поезд, а впереди ещё часовая прогулка по просёлочной дороге под успокаивающее покачивание высоких трав и стрекотание невидимых кузнечиков. С каждой милей время будто отматывалось назад, и дни, прожитые с того памятного, последнего лета, испарялись, будто их и не было. Анна всегда считала, что Миддлстоун находится на самом краю мира, несмотря на то, что уроки по географии никогда не прогуливала. Просто он был таким крохотным, что его даже на карты-то не всегда наносили. Жизнь в нём застряла где-то посередине между прошлым веком и нынешним, и даже железнодорожное сообщение добралось до него всего каких-то пятнадцать-двадцать лет назад. Новенький скоростной поезд врывался в тихий край, словно через временной разлом, и даже пах совершенно по-иному - металлом и ещё чем-то чужим и беспокойным. Мама обычно предпочитала высадить Анну на небольшой станции посреди поля, не выходя из вагона. Она бодро махала Анне рукой из окна, а тётушку Маргаретту приветствовала лишь кивком, и со спокойной совестью отправлялась по кругу обратно - туда, где всё менялось, шумело, непрерывно двигалось и не напоминало застойный пруд. Для Анны же Миддлстоун был совсем другим: не деревенским захолустьем, а волшебной страной, словно сошедшей со страниц книг. Дом у тётушки Маргаретты был необыкновенный. В два этажа, из белого, потрескавшегося камня. Он утопал среди розовых кустов и представлялся Анне спрятанной от глаз пещерой сокровищ. Переступая его порог, никогда нельзя было предугадать, какой сюрприз он преподнесёт на этот раз. В ящике комода под ворохом накрахмаленных платков можно было вдруг обнаружить павлинье перо, а в сахарнице, где только что ничего не было, кроме пары кусков сахара, - стеклянный шарик. Однажды Анна заглянула на верхнюю полку книжного шкафа и там, на книгах, увидела гнездо, в котором лежали крохотные яйца в голубую крапинку. - Не трогай их, Нана, - сказала тётушка Маргаретта и, мягко отодвинув Анну, прикрыла дверцы так, чтобы оставался зазор. - Если ты прикоснёшься к яйцам, мать к ним не вернётся, и птенцы погибнут. И Анна не трогала, но иногда, когда тётушка бывала занята в кухне или в саду, приникала ухом к щели, пытаясь услышать тоненький писк. Почему-то ей казалось, что в яйцах никакие не птенцы, а самые настоящие драконы, только очень-очень маленькие. Иначе почему некоторые книжки, которые тётушка Маргаретта доставала к вечернему чтен