Мама, о чём ты? - спросила Анна, не веря своим ушам. - Не хочу, чтобы ты туда ехала. Пообещай, что не задержишься там! Не дольше, чем на неделю, а не то я сама за тобой приеду! Мама нечасто выражала беспокойство так прямо, в её духе было скорее развести бестолковую суету для прикрытия, поэтому Анна не нашлась, что сказать, кроме послушного: - Хорошо, мам, обещаю. Разговор вышел рваный, скомканный, и Анна так ничего и не поняла, только ещё сильнее распереживалась. А ещё подумала: о каком таком случае вдруг вспомнила мама? Тем летом ничего странного и неожиданного не случалось. Ведь так?.. Это было слишком давно, чтобы хранить в памяти мелкие подробности, но вот что Анна помнила действительно хорошо: сразу после возвращения домой мама повела себя очень странно. Сама позвонила в Миддлстоун и долго кричала в трубку. Анна тайком подслушивала по параллельной линии и как наяву представляла дрожащие губы тётушки Маргаретты, когда та умоляла: - Дорис, не совершай ошибку! Это было так страшно, что Анне пришлось положить телефон и даже зажать уши ладонями, но жалкий голос ещё долго не шёл из головы. И всё, больше в Миддлстоун Анна не ездила, а лето с тех пор проводила с кузинами Роуз и Крошкой Молли, или с родителями - у моря. И это длилось так долго, что она совсем позабыла и про тётушку, и про её необыкновенный дом, и про розы. Позабыла сухое лето, пропахшее травами и корицей, выпечкой и старым, пыльным чердаком, пока оно окончательно не превратилось в точку на полотне памяти, которая давала о себе знать, только когда приходило очередное письмо: «Дорогая моя, любимая Нана...» Анна всё забыла, но не тётушка Маргаретта. Ей даже не пришлось раздумывать, ехать или нет. Уже через полчаса после прочтения письма, которое теперь хранилось у Анны в кармане джинсов, Фанни заказала через интернет билет на самолёт, и путь по старому маршруту начался. И собираться не потребовалось: назавтра Анна должна была отправиться к морю с друзьями, поэтому чемодан уже был готов. Она только вынула купальник и пляжные принадлежности, а вместо них упаковала парочку новых альбомов, чтобы было чем занять себя в дороге. Фанни только успела посетовать на прощание: - Как грустно, что ты не едешь с нами. Каникулы без тебя будут не те. И всё, сначала самолёт, теперь поезд, а впереди ещё часовая прогулка по просёлочной дороге под успокаивающее покачивание высоких трав и стрекотание невидимых кузнечиков. С каждой милей время будто отматывалось назад, и дни, прожитые с того памятного, последнего лета, испарялись, будто их и не было. Анна всегда считала, что Миддлстоун находится на самом краю мира, несмотря на то, что уроки по географии никогда не прогуливала. Просто он был таким крохотным, что его даже на карты-то не всегда наносили. Жизнь в нём застряла где-то посередине между прошлым веком и нынешним, и даже железнодорожное сообщение добралось до него всего каких-то пятнадцать-двадцать лет назад. Новенький скоростной поезд врывался в тихий край, словно через временной разлом, и даже пах совершенно по-иному - металлом и ещё чем-то чужим и беспокойным. Мама обычно предпочитала высадить Анну на небольшой станции посреди поля, не выходя из вагона. Она бодро махала Анне рукой из окна, а тётушку Маргаретту приветствовала лишь кивком, и со спокойной совестью отправлялась по кругу обратно - туда, где всё менялось, шумело, непрерывно двигалось и не напоминало застойный пруд. Для Анны же Миддлстоун был совсем другим: не деревенским захолустьем, а волшебной страной, словно сошедшей со страниц книг. Дом у тётушки Маргаретты был необыкновенный. В два этажа, из белого, потрескавшегося камня. Он утопал среди розовых кустов и представлялся Анне спрятанной от глаз пещерой сокровищ. Переступая его порог, никогда нельзя было предугадать, какой сюрприз он преподнесёт на этот раз. В ящике комода под ворохом накрахмаленных платков можно было вдруг обнаружить павлинье перо, а в сахарнице, где только что ничего не было, кроме пары кусков сахара, - стеклянный шарик. Однажды Анна заглянула на верхнюю полку книжного шкафа и там, на книгах, увидела гнездо, в котором лежали крохотные яйца в голубую крапинку. - Не трогай их, Нана, - сказала тётушка Маргаретта и, мягко отодвинув Анну, прикрыла дверцы так, чтобы оставался зазор. - Если ты прикоснёшься к яйцам, мать к ним не вернётся, и птенцы погибнут. И Анна не трогала, но иногда, когда тётушка бывала занята в кухне или в саду, приникала ухом к щели, пытаясь услышать тоненький писк. Почему-то ей казалось, что в яйцах никакие не птенцы, а самые настоящие драконы, только очень-очень маленькие. Иначе почему некоторые книжки, которые тётушка Маргаретта доставала к вечернему чтению, были в подпалинах?. А как-то раз под розовым кустом Анна встретила мальчишку с всклокоченными тёмными волосами. Он обдирал цветы и рассовывал лепестки по карманам, а при виде Анны так подпрыгнул, что стукнулся лбом о скрытый ветвями забор. - Что уставилась? - потирая ушиб, буркнул он. - Это наши цветы, зачем ты их портишь? - спросила Анна, ничуть не испугавшись. Для опасного вора этот мальчик был лишком мелким и тощим, не больше неё самой. - А тебе жалко? - вскинулся он, словно маленький боевой петушок. - Вон сколько тут кустов, ты их солить будешь? Всё равно же отцветут. А мне... надо. Это была Королевская белая роза - самая красивая в саду. Бутоны её были похожи на колокольчик: чуть пушились на кончиках лепестков. А уж какой запах стоял, когда к вечеру цветы раскрывались, - хоть бери ложку и ешь, как какой-то диковинный десерт. Сама не зная зачем, Анна быстро оглянулась на дом, чтобы посмотреть, не выглядывает ли из окна тётушка Маргаретта, а затем быстро сказала мальчику: - Бери, сколько нужно, только сперва признавайся - что ты с ними будешь делать? Не бойся, я никому не проболтаюсь. - Не врёшь? - нахмурился мальчик и посмотрел на неё прищуренным глазом, будто через невидимое стёклышко. - Хочу поймать кое-кого. Сможешь, как тётка спать ляжет, смыться ненадолго?.. Это случилось быстро, как вспышка молнии: воспоминание вдруг стало видимым и ярким, и Анна готова была поклясться, что даже успела почувствовать запах роз, как вдруг всё снова погасло. Остались только звенящая пустота, сквозь которую едва-едва прорывался стук колёс, да дрожь в пальцах, сжимающих карандаш. - С вами всё в порядке? - спросила сидящая напротив женщина, оторвавшись от чтения книги. - Вы неожиданно побледнели. Анна кивнула и поспешно отвернулась к окну, за которым пёстрый городской пейзаж уже давно сменился кривой кромкой проплывающих мимо деревьев. Понемногу всё успокоилось, а о мелькнувшем перед глазами воспоминании напоминал только зигзаг, оставленный карандашом поверх незаконченного рисунка в альбоме. Да ещё вопросы, много, много вопросов. Что это было? Мираж? Галлюцинация? Ещё никогда картины прошлого не вставали перед глазами так ясно. Одно дело припоминать тут или иную подробность, разглядывая её в отдалении, а другое - столкнуться с ней нос к носу. Так вообще бывает? И что это за мальчик ей привиделся? В Миддлстоуне она никогда не встречала никого, младше Поппи Картрайт из бакалейной лавки, а ей уже в те времена было хорошо за сорок. Она и по имени-то разрешила себя называть, потому что рядом с Анной чувствовала себя снова молодой. Тётушка Маргаретта всегда говорила, что жизнь Миддлстоуна плавно подходит к концу, и через каких-то пару десятков лет о нём будет напоминать только название на железнодорожной станции, и то - пока табличку не съест ржавчина. Откуда там взяться какому-то мальчику?.. Анна перевернула испорченную страницу и попыталась набросать парой линий дом тётушки Маргаретты - он запомнился ей низеньким, как сгорбившийся старичок, с покосившейся набок трубой и окнами, выходящими в сад... - А почему именно эта? Тут полно других роз. - Ты что, совсем глупая? - Он фыркнул, обнажив в короткой усмешке отсутствующий передний зуб. - Она ж заговорённая, это все знают. - Что? - Анне не хотелось переспрашивать, но уж слишком странные вещи он говорил. Заговорённая роза - что это вообще значит? - Ну, ты точно... - он не стал продолжать, но Анна всё равно насупилась. Тогда он шумно вздохнул и понизил тон, будто их могли подслушивать: - Я думал, ты тоже из этих, как твоя тётка, а ты, значит, другая... Обычная. Анна не успела спросить, каких таких «этих», он и сам сказал, уже шёпотом: - Ну, ведьма. Вот, опять. Карандаш криво чиркнул, и фасад с двумя окнами на первом этаже и одним, широким, на втором пересекла уродливая трещина. Да что это делается? Анна закрыла альбом и спрятала карандаш в чехол подальше, а руки скрестила на груди, будто замёрзла. Да, в самом начале июля. Женщины с книгой напротив уже не было, да и в целом в вагоне значительно поредело, поэтому Анна смогла без боязни привлечь к себе внимание погрузиться в странные, тревожные размышления. Сейчас она совершенно точно могла сказать, что мальчик был. Она могла бы с лёгкостью изобразить на бумаге его не по-мальчишечьи широкие ладони с квадратными пальцами и обкусанными ногтями. А сутулую фигуру, когда он, прошмыгнув в дыру в заборе, умчался вверх по улице к старому особняку Олбрайтов, видела и сейчас, где-то на обратной стороне век. Он не мог быть выдумкой, или она прямо сейчас начала сходить с ума. Как же его звали?.. В тот вечер Анна действительно дождалась, пока тётушка Маргаретта, прочитает, как обычно, пару страниц из толстой ск