Он хорошо усвоил, что большинство преступлений в любом обществе совершается или против маленького человека, или на его глазах: лавочника, продавца, почтальона, банковского клерка, коммивояжера. И он знал, что эти люди всегда поделятся с ним тем, что им известно.
Этому, возможно, способствовала его внешность. Небольшого роста, он более всего напоминал карикатурный образ мужа, находящегося под каблуком у жены, что и соответствовало действительности, хотя никто на службе об этом не подозревал.
Одевался он безвкусно, ходил в мятом костюме и макинтоше. Разговаривал с людьми мягко, даже с извиняющимися нотками, и его вопросы, обращенные к свидетелю, по тону столь резко отличались от задававшихся тому при первой встрече с законом, что он сразу проникался доверием к детективу и видел в нем защиту от грубости его подчиненных.
Помимо умения добиваться расположения свидетелей, Клод Лебель обладал и другими достоинствами, иначе он не возглавил бы Отдел убийств самой мощной уголовной полиции Европы. А всего он проработал на набережной Орфевр после реорганизации Полис Жюдисер десять лет. За обликом простачка скрывался острый ум и твердая решимость доводить начатое дело до конца. Ему не раз угрожали главари различных банд. Им казалось, что быстрое помаргивание, которым Лебель отвечал на их слова, указывало на то, что он внял предупреждению. Лишь потом, очутившись в тюремной камере, им приходилось признать, что они недооценили эти добрые карие глаза и усы щеточкой.
Дважды ему пришлось нарушить покой богатых и влиятельных людей. Первый раз, когда крупный промышленник решил засадить за решетку младшего бухгалтера, который не так посмотрел на аудитора, обвинив его в хищении денег. Второй, когда один из столпов светского общества убеждал его закрыть дело молодой актрисы, умершей от чрезмерной дозы наркотиков.
В первом случае расследование дел промышленника выявило куда более крупные финансовые нарушения, не имеющие никакого отношения к младшему бухгалтеру, и промышленник счел за благо выехать в Швейцарию, едва ему представилась такая возможность. Во втором — светский лев на долгий срок перешел на государственное довольствие, чтобы на досуге поразмыслить над тем, что организация сбыта наркотиков никого не доводит до добра, даже тех, кто живет в особняках на проспекте Виктора Гюго.
И на слова полковника Сен-Клера Клод Лебель отреагировал миганием нашкодившего школьника и молчанием.
Наконец из зала вышли Бувье и Макс Ферне. Последний пожелал ему удачи, пожал руку и быстро сбежал по ступеням. Бувье обнял Лебеля за плечи.
— Да, дорогой Клод, такие вот дела. Это я предложил, чтобы ПЖ взяла расследование в свои руки. Иного выхода я не вижу. Остальные до конца света ходили бы кругами. Пойдем поговорим в машине, — и он увлек Лебеля к ожидающему внизу «ситроену».
Часы показывали девять пятнадцать, и лиловые сумерки окутали город. С проспекта Мариньи машина выехала на площадь Клемансо. Лебель повернулся направо, глянул на залитые светом Елисейские поля, великолепие которых в летнюю ночь никогда не оставляло его равнодушным с тех пор, как десять лет назад он приехал в Париж из провинции.
— Вы должны сдать все текущие дела. Полностью развяжите себе руки. Я передам их Малькосту и Фавье. Вам нужен новый кабинет для работы?
— Нет, я предпочел бы остаться в прежнем.
— Хорошо. С этого момента он становится штаб-квартирой операции «Найти Шакала». Больше ничего? Точно? А может, вам нужен помощник?
— Да. Карон, — Лебель назвал одного из молодых детективов, с которым работал в Отделе убийств. Став заместителем Бувье, он взял его в свой штат.
— Хорошо. Карон ваш. Кто-нибудь еще?
— Нет, благодарю. Но Карон должен знать обо всем.
Бувье задумался.
— Пожалуй, что да. Они не должны рассчитывать на чудо. Помощник вам необходим. Но ничего не говорите ему час или два. Я позвоню Фрею и попрошу официального разрешения. Но только Карон. Иначе через два дня репортеры пронюхают о наших делах.
— Только Карон, — кивнул Лебель.
— Отлично. И последнее. Перед тем, как мы разошлись, Сангинетти предложил, чтобы все присутствующие через регулярные интервалы получали информацию о ходе расследования. Фрей согласился. Ферне и я пытались возражать, но нас не поддержали. Так что теперь каждый вечер вы будете докладывать нам о сделанном за день. Ровно в десять.
— О боже, — вырвалось у Лебеля.
— Теоретически, — с иронией продолжил Бувье, — эти встречи нужны, чтобы мы могли помочь вам советом и делом. Не волнуйтесь, Клод, мы с Ферне вам поможем, если волки начнут клацать зубами.
— И так каждый день? — спросил Лебель.
— Боюсь, что да. С этим-то ладно, мы не знаем, сколько нам отпущено времени. Вы должны поймать убийцу до того, как он доберется до Le grand Шарля. Мы не знаем, есть ли у него план и в чем его суть. Он может ударить завтра, а может и через месяц. Придется трудиться не покладая рук, пока мы не поймаем его, по крайней мере, не уясним, кто он такой и где находится. А уж потом им, я думаю, займется Отдел противодействия.
— Бандиты, — пробормотал Лебель.
— Несомненно, — легко согласился Бувье, — но у них есть свои плюсы. От того, что происходит сегодня, волосы встают дыбом. Мало нам разгула обычной преступности, так появляется преступность политическая. И решать некоторые вопросы просто необходимо. Они их и решают. А мы, мы постараемся найти этого Шакала, а?
Машина свернула на набережную Орфевр, въехала в ворота дома 36. Десять минут спустя Клод Лебель поднялся в свой кабинет. Подошел к окну, открыл его, поглядел на набережную Гранд Огюстен на левом берегу. Хотя его отделяла от набережной узкая полоска Сены, огибающей в этом месте Иль де ла Сите, он видел людей, сидящих за ресторанными столиками, слышал смех и звяканье бутылок с вином о стаканы.
Будь у него другой характер, он мог бы подумать о том, что власть, данная ему в последние пятьдесят минут, превратила его в самого могущественного полицейского Европы. Что никто, кроме президента и министра внутренних дел, не мог наложить вето на его приказы. Что он мог мобилизовать армию, если б удалось сделать это в глубокой тайне. Ему могло бы прийти в голову, что обретенное им могущество прежде всего зависит от успеха порученного ему дела. Если оно завершится удачно, его увенчают лавровым венком победителя, если нет, сотрут в порошок, как и предупреждал Сен-Клер де Вийобон.
Но в силу своего характера он думал совсем о другом: как объяснить по телефону Амелии, что он не знает, когда придет домой.
В дверь постучали.
Инспекторы Малькост и Фавье пришли, чтобы забрать четыре досье, над которыми он работал, когда его вызвали в Министерство внутренних дел. Полчаса он провел с Малькостом, которому передал два из них, полчаса — с Фавье, получившим два оставшихся.
Когда они отбыли, Лебель тяжело вздохнул. В дверь снова постучали. На этот раз — Люсьен Карон.
— Мне только что позвонил комиссар Бувье, — начал он, — И велел явиться к вам.
— Совершенно верно. До последующего распоряжения с меня сняли всю текучку к поручили провести весьма необычное расследование. Вы назначены моим помощником.
Он не стал говорить Карону, что теперь молодой инспектор будет его правой рукой. Зазвонил телефон, Лебель снял трубку, послушал, положил ее на рычаг.
— Это Бувье. Мне разрешено рассказать вам обо всем. Для начала прочтите вот это.
Пока Карон, сидя перед Лебелем, читал донесение Роллана, тот собрал все оставшиеся на столе папки и отдельные листы бумаги и уложил их на полки. Его кабинет ничем не напоминал мозговой центр крупнейшей в истории Франции охоты на человека, но кабинеты полицейских еще никого не впечатляли.
Комната двенадцать на четырнадцать футов, два окна в южной стене, выходящие на Латинский квартал у бульвара Сен-Мишель. В одно из них, открытое, вплывали звуки парижской ночи и теплый воздух. Два стола, Лебеля, который сидел спиной к окнам, и секретаря, у восточной стены. Дверь напротив окон.