В Лондоне суперинтендант Томас одной рукой помешивал ложечкой черный кофе, другой поглаживал щетинистый подбородок. Два инспектора, которым поручалось найти Шакала, сидели перед ним. Все трое ожидали прибытия еще шестерых сотрудников, сержантов Особого отделения, освобожденных от привычных занятий телефонными звонками Томаса. Ничего не подозревая, они поутру пришли на службу и тут же получили приказ явиться в кабинет суперинтенданта.
Они начали подходить после девяти часов. Когда прибыл последний, Томас коротко напутствовал их:
— Значит, так, мы ищем мужчину. Мне нет нужды говорить, зачем он нам понадобился. Вам это неважно. Главное, чтобы мы его нашли и нашли быстро. Мы знаем или думаем, что знаем, о его отъезде за границу. У нас также есть уверенность в том, что он путешествует по паспорту, выданному на вымышленное имя.
— Вот так он выглядит, — Томас роздал сержантам увеличенные фотографии Колтропа, переснятые с заявления на выдачу паспорта. Детективы получили их ранее. — Учитывайте, что он может изменить внешность. Сейчас вы отправитесь в паспортный стол и составите полный список тех, кто обращался за паспортом в течение последних ста дней. Если вы ничего не найдете, придется составлять такой же список за сто предшествующих дней. Работа предстоит тяжелая.
В общих чертах он описал самый простой способ получения паспорта на вымышленное имя, которым, надо отметить, и воспользовался Шакал.
— Ни в коем случае не останавливайтесь на свидетельстве о рождении, — заключил Томас. — Обязательно проверяйте свидетельство о смерти. Поэтому, составив список в паспортном столе, вы перейдете в Сомерсет Хауз, поделите выписанные вами фамилии поровну и начнете просмотр свидетельств о смерти. Если вы обнаружите заявление на выдачу паспорта, поданное уже умершим человеком, скорее всего, окажется, что нам нужен тот, кто его написал. Можете идти.
Два инспектора и шесть детективов Особого отделения потянулись из кабинета, а Томас позвонил в паспортный стол и в отдел регистрации рождений, свадеб и смертей в Сомерсет Хауз, чтобы в обоих учреждениях им обеспечили максимальное содействие.
Два часа спустя, когда он брился позаимствованной у подчиненных электрической бритвой, позвонил старший из инспекторов. За сто дней подано 841 заявление на выдачу паспорта. Лето, объяснил инспектор. В это время заявлений всегда больше.
Брин Томас положил трубку и высморкался в платок.
— Чертово лето, — пробурчал он.
В начале двенадцатого Шакал въехал в Канны. И на этот раз он решил воспользоваться услугами одного из лучших отелей города. Несколько минут кружения по улицам, и он подъехал к «Мажестик». Проведя расческой по волосам, вошел в холл.
Народу было немного, отдыхающие уже отправились на пляж или осматривать достопримечательности. Элегантный костюм и уверенные манеры безошибочно выдавали в нем английского джентльмена, поэтому его появление в отеле не вызвало удивления коридорного, у которого Шакал поинтересовался, откуда он может позвонить в другой город. Девушка, сидевшая за коммутатором, подняла голову, когда он подошел к конторке.
— Пожалуйста, соедините меня с Парижем, — попросил Шакал. — Молитор 5901.
Через пять минут она пригласила его в кабинку. Шакал плотно притворил за собой звуконепроницаемую дверь.
— Алле, говорит Шакал.
— Алле, говорит Вальми. Слава богу, что вы позвонили. Мы уже два дня пытаемся найти вас.
Всякий, кто наблюдал за кабинкой, мог бы заметить, как напрягся и помрачнел стоящий в ней англичанин. Большую часть десятиминутного разговора он молчал и слушал. Лишь изредка его губы двигались, задавая короткий вопрос. Но никому не было дела до телефонного разговора, девушка за коммутатором и та уткнулась в романтическую историю. Она оторвалась от книги, лишь когда высокий англичанин в черных очках вновь подошел к конторке, чтобы заплатить по счету.
В ресторане Шакал заказал кофе и долго сидел на террасе, глядя на сверкающее море и загорелых людей на пляже.
С Ковальски ему все было ясно: он запомнил громадного поляка из пансиона в Вене. Не мог он понять, откуда телохранителю, все время находившемуся в коридоре, известны его кодовое имя и суть полученного им задания. Может, французская полиция дошла до этого сама? А может, Ковальски почувствовал, кто он такой, потому что был таким же убийцей, хотя больше полагался на силу рук, чем на зоркий глаз.
Шакал думал о том, что делать дальше. Вальми советовал отказаться от намеченного и вернуться домой, но признал, что не получил прямого указания Родина об отмене операции. Случившееся лишь подтвердило подозрения Шакала: в ОАС тайное тут же становилось явным. Но кое-чего не могли знать ни доносчики, ни французская полиция. Путешествовал-то он под вымышленной фамилией, по паспорту, официально выданному на эту фамилию, имея в запасе еще два иностранных паспорта и документы несуществующего француза со всеми необходимыми средствами перевоплощения.
Что известно французской полиции, комиссару Лебелю, о котором говорил Вальми? Самые общие приметы: высокий, блондин, иностранец. В августе во Франции сотни тысяч иностранцев с такой внешностью. Всех же не арестуешь.
Далее, французы, как сказал Вальми, ищут какого-то Чарльза Колтропа. Пусть ищут, можно только пожелать им удачи. Он-то Александр Даггэн и может это доказать.
А теперь, когда Ковальски мертв, уже никто, даже Родин и его приспешники, не знают, какую он носит фамилию и где находится. Он ни от кого не зависит, к чему, собственно, он и стремился с самого начала.
Опасность, конечно, возросла, сомнений тут быть не может. Охрана президента будет начеку. Вопрос в том, сможет ли он, следуя намеченному плану, нанести разящий удар, невзирая на все защитные редуты. Он полагал, что это реально.
Но вопрос оставался и требовал немедленного ответа. Возвращаться назад или продвигаться вперед? Возвращение означало спор с Родином и его головорезами из-за четверти миллиона долларов, переведенных на его счет в Цюрихе. Если он откажется вернуть деньги, они попытаются выследить его, пыткой добьются подписи на записке о переводе денег, а затем убьют. Чтобы уберечься от них, потребуются деньги, много денег, возможно, все его накопления.
Продолжить операцию — значит преодолевать все препятствия на пути к конечной цели. И с каждым днем отступить будет все сложнее.
Принесли счет. Шакал взглянул на него и внутренне вздрогнул. О боже, ну и цены. Чтобы вести такую жизнь, нужно быть богатым, иметь доллары, много долларов. Лазурное море, коричневые от загара девушки, идущие вдоль кромки воды, шипящие «кадиллаки» и рычащие «ягуары», ползущие по Круасет, их водители, одним глазом поглядывающие на дорогу, а другим — на тротуар, выискивая подругу на вечер. К этому он стремился с давних пор, еще с детства, когда целыми днями стоял у витрин туристических агентств, разглядывая рекламные плакаты, с которых на него смотрел другой мир, далекий от пригородных поездов, унылых дней в конторе, бумаг в трех экземплярах, холодного чая. За три года он почти достиг желаемого, во всяком случае, денег у него значительно прибавилось. Он привык к добротной одежде, дорогим обедам, уютной квартире, спортивному автомобилю, элегантным женщинам. Отступить — значит отказаться от всего этого.
Шакал расплатился, оставив щедрые чаевые. Сел в «альфу», выехал на шоссе, держа курс к сердцу Франции.
Комиссар Лебель сидел за столом. Ему казалось, что он никогда в жизни не спал и едва ли ляжет спать в будущем. В углу на раскладушке громко похрапывал Люсьен Карон. Всю ночь он руководил розысками в архивах. Лебель сменил его на рассвете.
Перед ним лежали донесения учреждений, осуществляющих контроль за пребыванием иностранцев во Франции. Одинакового содержания. С начала года, глубже проверка не велась, Чарльз Колтроп не пересекал границы Франции, во всяком случае, через контрольно-пропускные пункты. Не останавливался ни в одном отеле как в Париже, так и в провинции. Не значился в списке нежелательных персон. Ранее он вообще не попадал в поле зрения служб охраны правопорядка.