Поднося спичку к полену, я раздумывала об огне. Первым его приручил питекантроп. Почти миллион лет он помогал охотиться, готовить, согреваться и освещать путь. Моя последняя лекция перед каникулами. Я вспомнила о своих студентах из Северной Каролины. Пока я разыскивала Элизабет Николе, они сдавали экзамен. Маленькие синие книжечки прибудут сюда завтра с ночной доставкой, пока студенты разъезжаются по пляжам.
Я выключила лампу и смотрела, как языки пламени извиваются и лижут поленья. По комнате танцевали тени. Я чувствовала запах сосны и слышала, как шипит и щелкает влага, выкипавшая из дерева. Вот почему огонь такой притягательный. Он захватывает столько органов чувств.
Я вернулась назад, в детство, Рождество и летние лагеря. Такой опасный, но благословенный огонь. Он дарует утешение, разжигает нежные воспоминания. Но и убивает тоже он. Мне не хотелось больше думать о Сен-Жовите сегодня ночью.
Я следила, как на подоконнике собирается снег. Сейчас мои студенты, наверное, составляют планы на первый день у моря. Пока я борюсь с обморожением, они готовятся загорать. Об этом тоже не хотелось больше думать.
Я выбрала Элизабет Николе. Она была отшельницей. "Созерцательница", как гласила именная табличка. Но Элизабет уже целое столетие ничего не созерцала. Что, если мы ошиблись гробом? Еще одна возможность, о которой не хочется думать. По крайней мере сегодня вечером у нас с Николе мало общего.
Я взглянула на часы. Девять сорок. На втором курсе Кэти выбрали одной из "красоток Виргинии". Хотя, работая над степенями по английскому и психологии, она придерживалась среднего балла в 3,8, в общении моя дочь никогда не испытывала трудностей. Ни единого шанса застать ее дома в пятницу вечером. Как истинный оптимист, я принесла к камину телефон и набрала Шарлотсвилл.
Кэти ответила после третьего гудка.
Подумав, что наткнулась на автоответчик, я пробурчала что-то нечленораздельное.
– Мам? Ты?
– Да. Привет. Что ты делаешь дома?
– У меня на носу вскочил прыщ величиной с гору. Я теперь слишком страшная, чтобы идти гулять. А ты что делаешь дома?
– Как ты можешь быть страшной? Забудем о прыще. – Я устроилась на подушке и протянула ноги поближе к огню. – Я два дня откапывала мертвых людей и слишком устала, чтобы гулять.
– Даже и спрашивать не буду. – Зашуршал целлофан. – Прыщик очень большой.
– И это пройдет. Как Сирано?
У Кэти две крысы: Темплтон и Сирано де Бержерак.
– Лучше. Я купила какое-то лекарство в магазине для домашних животных и давала ему из пипетки. Он почти прекратил чихать.
– Хорошо. Он всегда был моим любимцем.
– Темплтон заметил.
– Попытаюсь быть более сдержанной. Что еще нового?
– Ничего особенного. Подружилась с парнем по имени Обри. Он классный. На следующий же день прислал мне розы. А завтра иду на пикник с Линвудом. Линвуд Дикон. Он учится на юридическом, на первом курсе.
– Значит, вот как ты их выбираешь?
– Как?
– По именам.
Кэти пропустила мою реплику мимо ушей.
– Тетя Гарри звонила.
– Да?
Имя сестры всегда меня слегка настораживает, как коробка с гвоздями, балансирующая на краю.
– Она продает шар. На самом деле тетя Гарри звонила тебе. Она показалась мне немного странной.
– Немного странной?
"Немного странная" – обычное состояние моей сестры.
– Я сказала ей, что ты в Квебеке. Она, наверное, позвонит завтра.
– Хорошо.
Только этого мне и не хватало.
– А! Папа купил "Мазду RX-7". Такая хорошенькая! Правда, он не дает мне на ней ездить.
– Знаю.
Мой бывший муж переживал легкий кризис среднего возраста.
На том конце провода замешкались.
– На самом деле мы как раз собирались пойти поесть пиццы.
– А как же прыщ?
– Подрисую ему уши и хвост и скажу, что это татуировка.
– Должно сработать. Если поймают, назовись чужим именем.
– Я люблю тебя, мамочка.
– И я тебя. Перезвоню позже.
Я съела последний "Тартл" и почистила зубы. Два раза. Потом упала в кровать и проспала одиннадцать часов.
Все выходные я распаковывала вещи, убиралась, ходила по магазинам и проверяла экзаменационные работы. Сестра позвонила вечером в воскресенье и объявила, что продала воздушный шар. Мне стало легче. Я три года изобретала предлоги, чтобы удержать Кэти на земле, и со страхом ждала того дня, когда она все-таки поднимется в небо. Теперь ее созидательная энергия направится в другое русло.