— Восьмидесяти пяти.
— Восьмидесяти пяти, прошу прощения. У меня и в мыслях не было укорачивать вам жизнь. Итак, вы являетесь ко мне, передвигаясь с помощью двух палок, и объявляете себя неистовым и знаменитым убийцей. Поскольку человек я по натуре вежливый, я предлагаю вам сесть. Вы принимаете мое предложение с явным облегчением, ибо с трудом поднялись на четвертый этаж. Затем предъявляете мне сегодняшний утренний выпуск «Орор», в котором сообщается о предстоящем визите имама Хеджаза с целью содействовать лучшему взаимопониманию между народами Франции и его страны. Я спрашиваю вас, какая тут связь с вашим собственным визитом. Вы выражаете изумление и сообщаете, что мой предшественник мосье Латий понял бы сразу. Я стою на своем, и вы объясняете, что жизнь имама в опасности. Мне становится любопытно, и я спрашиваю, есть ли у вас информация, позволяющая сделать подобное заключение. Вы, сердобольно улыбаясь, отвечаете, что у вас может возникнуть искушение убить имама, если я не вышлю вас на неделю на Корсику. Послушайте, любезный, вы хотя бы имеете представление, где находится Хеджаз?
— Неважно, где он находится, — ответил старик. — Я — враг всех самодержцев, и народ этой несчастной страны заслуживает освобождения, где бы она ни находилась. Ни один деспот не может спать спокойно, покуда я жив.
— Скажите, — спросил Плажо, — а как поступил бы в такой ситуации мой предшественник мосье Латий?
— С ним спорить не приходилось, — отвечал Звойнич. Мосье Латий отчетливо осознавал угрозу, которую мы представляем для гостей республики. Он немедленно подписал бы приказ о высылке, и сегодня же вечером мы были бы в самолете.
— Сегодня вечером? — искренне изумился Плажо. Но ведь имам прибывает только послезавтра!
— Не тот был человек мосье Латий, чтобы рисковать, когда в деле замешаны отчаянные головы.
— Ясно. Когда вы говорите «мы», речь, я полагаю, идет о пятерых ваших коллегах.
— Да.
— И где же они, эти пятеро ваших друзей?
— Уже упаковались и готовы отправиться в путь.
— То есть?
— Узнав из утренней газеты о приезде имама, мы провели совещание, и я был направлен к вам делегатом от нашей группы.
Плажо достал карандаш:
— Не могли бы вы сообщить мне имена пятерых ваших друзей?
— Разве это необходимо? Мосье Латий…
— Мосье Латия больше здесь нет, — резко перебил его Плажо.
— Очень хорошо, — отвечал Звойнич. И назвал поименно всех пятерых представителей региональных центров Интернационала нигилистов, в том числе единственную особу женского пола мадам Перлеско, более известную в нигилистских кругах как Роза Лихтенштейн.
— Ладно, — сказал Плажо, — но дать вам ответ сегодня я не могу.
Звойнич и не пытался скрыть охватившее его раздражение.
— Завтра, — буркнул он, — может быть уже поздно.
— Что ж, нам придется пойти на риск.
Звойнич с трудом поднялся со стула. Казалось, он думал, что производит большее впечатление, воздвигшись на все свои пять футов и восемь дюймов. [14]
— Вы еще молоды, — мрачно объявил он. — Любого, кто в молодости достигает поста начальника управления, принято считать подающим надежды. Но собственная ваша близорукость может погубить вашу карьеру.
— Знаете, что я думаю? — ответил Плажо. — Я думаю, вам следует обратиться к врачу.
— Вот как? Не пришлось бы вам самому вскоре стать объектом внимания врачей.
— Вы угрожаете мне?
— Я угрожаю каждому, кто встает на моем пути.
Сунув под мышку жалкий чемоданчик, старик взял в каждую руку по палке и заковылял к двери.
— Вам будет небезынтересно знать, — прошептал он, что имам Хеджаза прибывает рейсом «Эр Франс» номер сто семьдесят восемь из Багдада в семь часов сорок восемь минут утра в среду. Он остановится в отеле «Рафаэль». Уезжает в Марсель в воскресенье «Голубым экспрессом». Охраняйте его хорошенько.
Старик ушел. Плажо раздраженно погасил сигарету и вызвал свою секретаршу, мадемуазель Пельбек. Она тотчас вошла в кабинет. Мадемуазель Пельбек была одной из тех преданных службе сотрудниц, без которых немыслимы французские министерства — они всегда ходят взад-вперед с какими-то бумагами и вечно что-нибудь штемпелюют. С пояса ее свисали на цепочке ножницы. Блузка, сшитая собственными руками, была настолько мешковата, что из-под нее вечно виднелась бретелька бюстгальтера, скрепленная с бретелькой комбинации гигантской булавкой. Волосы ее были рыжими, рот непрерывно дергался, брови отсутствовали напрочь.
— Вы звонили! — объявила мадемуазель Пельбек, слова ее звучали как обвинение.
Она проработала с мосье Латием восемь лет и была возмущена его уходом на пенсию.
— Мадемуазель Пельбек, — спросил Плажо, — что вам известно о человеке по фамилии Звойнич, который именует себя нигилистом?
Мадемуазель Пельбек насторожилась и ответила, тщательно обдумывая слова:
— Мне известно, что мосье Латий считал его весьма опасной личностью.
— Почему же его не депортировали, если он так опасен?
— О господи, да ведь… — вырвалось у мадемуазель Пельбек, но она тут же взяла себя в руки. — Хотя мосье Латий и считал его опасным, но все же не таким опасным, как считал себя сам Звойнич, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Честно говоря, не понимаю. И после первой встречи я счел его безобидным чудаком.
— То есть вы не намерены отправить его на Корсику? — в ужасе спросила мадемуазель Пельбек.
— Да с какой стати?
— Видите ли, он никогда не объявляется без достаточных на то оснований. У них с мосье Латием сложились весьма необычные отношения. С давних пор, как я помню, мосье Латию даже не приходилось никогда посылать за ними. Они приходили сами, как только узнавали из газет о прибытии в Париж какого-нибудь высокого гостя. Просто удивительный пример сотрудничества между потенциальными преступниками и их потенциальными преследователями. Будь все преступники так же сознательны, как эти шестеро, самой преступности бы не стало.
— Безусловно, — сухо буркнул Плажо. — Я нахожу их абсолютно безобидными.
— Можно ли кого-нибудь из нас считать абсолютно безобидным? — спросила мадемуазель Пельбек. — Они никогда не убивали во Франции, это верно, но в Македонии у них ужасная репутация.
— Откуда вам это известно?
— Мне говорил мосье Латий.
— Никаких свидетельств тому я в досье не нашел, — хмыкнул Плажо.
— Мосье Латий не стал бы выдумывать подобные вещи. Зачем ему?
— Н-да, интересно. Вы свободны, мадемуазель Пельбек.
Она с достоинством удалилась, бормоча что-то о выскочках и неблагодарных.
Плажо глядел в окно, за которым угасал летний день. Затем позвонил коллеге из другого управления Сюртэ, и в ответ на его вопрос о приезде имама коллега сообщил, что венценосец прибывает рейсом двести шестьдесят четыре компании «Эр Франс» из Женевы в девять часов двенадцать минут утра в среду и остановится в официальной резиденции гостей президента республики. Мрачно улыбаясь, Плажо повесил трубку. Он уже был готов напрочь выбросить из головы всю эту историю, как зазвонил телефон. Коллега сообщил, что неточно информировал Плажо: имам остановится не в Елисейском дворце, а в отеле «Рафаэль».
Плажо выругался.
— Но скажите, — спросил он, — имам действительно прибывает из Женевы, а не из Багдада?
— Информацию о его прилете я дал вам совершенно точную.
— Куда же направится имам из Парижа?
— В Монте-Карло.
— А не в Марсель?
— Нет, нет, Монте-Карло. Цель визита имама во Францию улучшить жизнь своего угнетенного народа, но сам он несметно богат и обожает азартные игры.
Плажо улыбнулся.
— Я полагаю, — добавил он, — имам летит до Ниццы самолетом, а далее проследует автомобилем.
— Нет, — отвечал голос в трубке. — Ему заказаны места на «Голубой экспресс», которым он и проделает весь путь.