— Весь день? — спросил Чип. — Неужели?
— Ладно, ладно, — сказал Дувр, вставая.
Он подошел к стулу, на котором висел зеленый балахон Чипа, взял его и ощупал карманы.
— Есть в них что-нибудь? — спросил он.
— Да, — ответил Чип. — Несколько снимков, с которыми мне не хотелось бы расставаться.
— Ты извини, но из того, что ты принес с собой, ничего нельзя оставить, — сказал Дувр. — Это правило. — Он поднял с пола ботинки Чипа и посмотрел на него. — Каждый спервоначала чувствует себя не совсем уверенно. Позже — когда ты сможешь правильно оценить происходящее — ты будешь гордиться, что тебе позволили здесь остаться. И кроме того, в этом твой долг.
— Учту, — сказал Чип.
В дверь постучали, и девушка, которая уносила поднос, вошла с синим шелковым балахоном и белыми сандалиями. Она поставила их у изножья кровати.
Дувр с улыбкой сказал:
— Если тебе больше нравится паплон, это можно устроить.
Девушка посмотрела на него.
— Нет уж, — сказал Чип. — Я считаю, что достоин шелкового балахона не меньше, чем любой здесь.
— Вне сомнения, — сказал Дувр. — Ты, Чип, достоин. Увидимся без десяти час, решено?
Он направился к двери с зеленым балахоном и башмаками Чипа. Девушка поспешила открыть ему дверь.
Чип спросил:
— А что случилось с Баззом?
Дувр остановился и грустно поглядел на Чипа.
— Его взяли в '015, — сказал он.
— И сделали инфузию?
Дувр кивнул.
— Еще одно правило? — заметил Чип.
Дувр кивнул и вышел из комнаты.
Тонко нарезанные поджаренные куски мяса в слегка сдобренном пряностями коричневом соусе, некрупные, слегка обжаренные луковки, тонко нашинкованный желтый овощ, какого Чип не встречал на Либерти — Вэнь назвал его «тыквой», — и прозрачное красное вино, менее приятное, чем то желтоватое, что было накануне вечером. Посуда на столе была с широким золотым ободком, столовые приборы были из золота.
Вэнь был в сером шелке; он ел быстро, отрезая куски мяса и отправляя их в морщинистый рот. Мгновенно прожевывая, проглатывал и тотчас натыкал на вилку следующий кусок. Время от времени он брал короткую паузу, отхлебывал вина и прижимал салфетку к губам.
— Все эти вещи существовали, — проговорил он. — Так был ли смысл их уничтожать?
Они находились в просторной и красиво обставленной в стиле Пред-У комнате: белое, золотое, оранжевое, желтое. В углу у сервировочного столика на колесах стояли два номера в белых балахонах.
— Разумеется, на первый взгляд это может показаться несправедливым, — вещал Вэнь, — но наиважнейшие и окончательные решения должны приниматься номерами, не подлежащими лечебным процедурам, а такие номеры не могут и не должны сидеть на унипеках, довольствоваться ТВ и «Пишущим Марксом». — Он улыбнулся. — И даже «Выступлением Вэня перед терапевтами», — сказал он и отправил в рот очередную порцию мяса.
— А почему Братство само не может принимать такие решения? — спросил Чип.
Вэнь пожевал и проглотил, прежде чем ответить.
— Потому что оно на это просто не способно, — сказал Вэнь. — То есть, оно не способно вырабатывать их столь разумными. Если людей не подвергать лечебным процедурам… Впрочем, на твоем острове за примерами ходить не приходится — это подлые, глупые и агрессивные типы, мотивы их поведения чаще всего продиктованы корыстолюбием и ничем иным. Корыстолюбием и страхом. — Он положил в рот луковку.
— Не они совершили Унификацию, — сказал Чип.
— М-мм, да, — согласился Вэнь. — Но после каких сражений! Да и сама Унификация, покуда мы не подперли ее лечебными процедурами, была чрезвычайно хрупкой структурой. Нет, было просто необходимо довести Братство до человеческого совершенства — путем лечебных процедур сегодня, методами генной инженерии — завтра. И для этого должны приниматься соответствующие решения. И на тех, кто располагает соответствующими средствами и интеллектом, лежит огромный долг. Пренебречь этим было бы предательством по отношению к человеческому виду. — Одной рукой он положил в рот очередной кусок мяса, а другой подал знак.
— И частью этого долга является умерщвление номеров в возрасте шестидесяти двух лет? — заметил Чип.
— Ах, вон ты о чем, — улыбнулся Вэнь. — Принципиальный вопрос всегда ставят в упор.
К ним подошли два номера — один с графином вина, другой с золотым блюдом, которое он держал сбоку от Вэня.
— Ты видишь лишь часть картины, — сказал Вэнь, перекладывая с блюда к себе на тарелку кусок мяса с помощью большой вилки и ложки. С мяса капал соус. — То, чего ты не желаешь видеть, — сказал он, — есть неисчислимое количество номеров, которые умерли бы значительно моложе шестидесяти двух, если бы не покой, стабильность и благополучие, которыми мы их обеспечиваем. Задумайся на миг о массе, а не об индивидуумах, составляющих эту массу. Мы даем Братству неизмеримо больше лишних человеко-лет, чем отбираем у него, — сказал он. — Неизмеримо больше. — И он обильно полил мясо соусом и положил еще луку и тыквы. — Тебе, Чип? — предложил он.