– Не.
– Может, он изобретет для нас машину времени.
– Юджин в таком не шарит.
Они сели в машину.
– Я многого не пробовала, – продолжила Кэрол.
– И чего еще придумаешь?
– Сходим к Габриэлю. Он же на прямой связи с Богом.
– Ага. И покаемся. – Дэрил все еще смеялся. – И проснемся в нормальном дне.
– А почему нет?
– Ты первая.
– О да, расскажу, как грешила тут напропалую. Подсматривала за Карлом.
– Чего?!
– Да-да. И за Энид.
– Черт, женщина.
– И посылала всех в далекое пешее путешествие. Не раз.
– Ну, я не удивлен.
– Скормила Джудит “Сагу о Форсайтах”.
– Да ну тебя.
– Целовала другого парня.
Дэрил остолбенел. Потом медленно поднял палец ко рту и с хрустом впился в ноготь.
Отличная идея – начать разговор об этом с упоминания о своей измене Тобину.
Ты гений, Кэрол. Просто умница.
– Нет, – сказала она. – Об этом Габриэль не узнает.
Дэрил молчал.
– Мне не стыдно. Мне не в чем каяться.
Он давно не улыбался.
– Дэрил, посмотри на меня.
Когда они встретились взглядом, в его глазах было столько муки, что Кэрол показалось, будто ее сердце сейчас разорвется.
Как бы она хотела, чтобы все было так же просто, как в романтических фильмах. Там люди сразу понимают, где их судьба. Там мир дает знаки, там все друг друга прощают, а вселенная сама прокладывает перед тобой дорожку, знай набирайся храбрости, да иди вперед, навстречу своему новому будущему.
Кэрол дотронулась до его лица, и Дэрил закрыл глаза.
На этот раз она целовала его медленно, как целуют, когда знают, что в запасе у тебя сотни, тысячи бесконечных дней, где нет конца, нет смерти.
Она целовала его, узнавая Дэрила заново: запоминая вкус его губ, запах его обветренной кожи. Чувствуя, как вибрирует в ней его тихий стон, как его руки обхватывают ее плечи и замирают там, словно Дэрил не мог позволить им двигаться в каком-то еще направлении.
Дэрил, сигаретный дым, костер, болотная тина.
– У тебя усы соленые, – сказала Кэрол. – Иди сюда. Дэрил.
На вышке стоял Абрахам. Он не видел их, переговаривался с кем-то, кто был внизу, и с дороги была видна только его могучая спина. Кэрол ждала, когда Дэрил ударит по гудку, чтобы им открыли ворота, но Дэрил, остановив машину, откинулся на сиденье. На его шее блестела последняя не испарившаяся капелька пота.
– Что теперь? – сказал он.
Кэрол сжала его пальцы, но Дэрил не ответил на пожатие и отдернул руку.
– Не будь ребенком, – сказала Кэрол. Дэрил громко выдохнул через ноздри. – Ну поехали назад. Дэрил. Поехали отсюда.
– Нет. – Желваки на его щеках ходили туда-сюда. – Какой смысл. Мы проснемся завтра здесь. Ты проснешься завтра здесь.
“С ним”, – услышала Кэрол не прозвучавшую мысль. – “Рядом с Тобином”.
– Каждый день… – Дэрил был похож на сломанного оловянного солдатика. – Нам не нужно было сегодня ехать.
– Дэрил…
– Зачем это все?
И он с силой нажал на гудок. Ворота загремели.
Кэрол хотела остановить его, не дать выйти из машины, но не было таких слов, которыми она могла бы объяснить Дэрилу, как много всего было у нее на душе, и как много нужно было времени, чтобы понять и принять это.
Господи, сделай нас персонажами из глупого фильма.
Того, где женщина говорит мужчине, что любит его, и знает точно, что имеет в виду. И знает, какая это любовь. Они в кино всегда знают.
Дэрил открыл дверцу машины.
– Завтра пойду на охоту, – сказал он. – Задолбало жить без мяса.
– Дэрил. Давай утром встретимся.
Он притворился, что не услышал:
– Черт, там Дениз, что ли. Пойду где-нибудь схоронюсь. А ты это… Не забудь про старушку. Ей падать скоро.
Кэрол вышла из машины и встретилась с ошарашенным взглядом Спенсера.
– Кто это вам так в зад въехал?
– Авария.
– Там? С людьми?!
– Представь себе, с людьми. Ничего, просто помяло слегка. Жить будем.
Перед ужином Кэрол мыла руки в ванной комнате, намыливала их по третьему разу и, смывая пену, снова хваталась за мыло. Из столовой пахло спагетти с томатным соусом. Тобин гудел о чем-то – выговаривал, должно быть, детям, чтобы не шумели за столом.
– Кэрол, – позвал он. – Ты скоро?
Она подняла глаза и увидела себя в зеркало. На правой ключице было красное пятно.
Борода Дэрила оказалась ужасно колючей.
– Кэрол?
– Иду. – Она застегнула рубашку на верхнюю пуговицу и выключила воду.
========== День 11 ==========
О таком не говорят в постели. Только проснувшись, Кэрол метнулась вниз, на кухню, и шумела кофеваркой, гремела чашками, включала воду почем зря, пока не добилась своего: разбуженный Тобин спустился к ней, зачем-то ероша свои и без того торчком стоявшие волосы.
– Доброе у-у-у, – зевнул он, склоняясь над Кэрол, чтобы поцеловать. Она увернулась и получила быстрое прикосновение мокрой губы к затылку.
– Утро. – Вытерла кожу быстрым движением. – Сок? Какао? Молоко?
Это была их еще одна домашняя – и крайне неудачная – шутка. Такая же дурацкая, как шутка про яичницу с беконом. Но Тобин всегда смеялся, и Кэрол не могла сдержаться, чтобы тоже не посмеяться.
– Горячего молока, и даже с пенкой, – улыбнулся Тобин. Кэрол вручила ему кружку с черным кофе.
– Сядь. – Она показала на табурет. – Есть разговор.
Эту речь она придумывала всю ночь. Сидела здесь, голыми пальцами ног очерчивая швы на холодной плитке, и в тетрадке записывала, что скажет и как скажет. Вырывала листы, комкала, выбрасывала, курила на крыльце и советовалась с молчаливыми звездами… Финальная речь родилась в пять утра. Кэрол знала, что тетрадка исчезнет так же, как весь этот день, и вызубрила речь наизусть.
Только сейчас ни одна фраза не казалась подходящей.
Ночью в ее воображении Тобин смиренно сидел перед ней и слушал, наклонив голову, как осужденный на казнь.
В реальности же он крутился на табуретке и гремел посудой. Он и подумать не мог, что сейчас будет по-настоящему серьезный разговор. Раздирал пакетики со сахаром, привезенные из какой-то заброшенной кофейни, над дымящейся чашкой. Сахар просыпался на стол, и Тобин, чертыхаясь, стряхивал его куда-то себе на колени.
– Я… – Кэрол села напротив него. – Тобин.
– Да, да. Ты говори, говори. Тебе насыпать?
– Не нужно. Я несладкий пью.
– Знаю, только всякий раз надеюсь. Что за жизнь с несладким кофе, а, Кэрол?
Хороший.
Она просто не могла.
Он хороший.
Ночью просыпался и спрашивал, почему ей не спится. Пытался перенести в кровать на руках, потом сдался, накрыл ее теплым пледом и ушел на цыпочках. А теперь с хитрым лицом придвигал к ней пакетик с сахаром. Попробуй, мол. Все ж попробуй.
Кэрол схватила пакетик и начала мять его.
– Что-то случилось, Кэрол? Заболела?
Над их головами громыхнуло. Дети встали и теперь бесились в своей комнате, прыгая с кроватей на пол и обратно. Кэрол поторопила себя. Не хватало ей любопытных детских глаз во время такого признания.
– Не заболела. Тобин, послушай.
Скажи это и перестань себя ненавидеть. Вы оба взрослые люди. От этого не умирают. От этого становятся счастливее – ведь прекращается ложь.
– Тобин, я тебя не люблю.
Измятый пакетик наконец-то прорвался. Крупинки сахара хлынули сквозь ее пальцы. Почему-то Кэрол вспомнила босые ступни Дэрила на полу в своем доме. Подняла глаза. Тобин смотрел на нее, умудряясь совмещать во взгляде все: понимание, сочувствие, любовь.
– Ничего, – сказал он и погладил ее коленку. – Ничего, Кэрол. Я знаю. Я не жду от тебя признаний. Все хорошо. Мне не нужны…
– Нет. Не понимаешь.
И она высвободила коленку из-под его ладони. Теперь все, что случилось бы между ними после этих слов, стало бы болезненным воспоминанием для обоих… До следующего утра, по крайней мере.