– Тобин, я тебя не люблю и не могу быть с тобой.
Он не отвечал. Что здесь, действительно, можно ответить? Кэрол, вспоминая речь из тетрадки, повторяла заученное:
– Ты хороший. Спасибо за эти неде… дни. Ты справишься. Я тоже.
– Это Дэрил?
Никаких вопросов про Дэрила в тетрадке заготовлено не было. Кэрол растерялась – и нахмурилась. Как всегда, когда не любила оказываться застигнутой врасплох.
– Дэрил, – повторил Тобин, будто извиняясь. – Да? Мне все говорили, что вы друзья. Такие большие друзья. Ты его любишь?
– Не знаю, – честно сказала Кэрол. – Но я… хочу узнать. И я не могу это делать, живя здесь. Я и так поступила с тобой нехорошо.
– Вы с ним?.. – Тобин не смог продолжить. Ему было плохо. Этой тени, призраку было больно. У Кэрол заскребло в груди. Она не знала, как ответить. То, что было между ней и Дэрилом, случилось вчера – а для Тобина-призрака вчерашнего дня не существовало.
– Прости, – выбрала она самый легкий ответ. Не сделав ни одного глотка кофе, Кэрол отправилась на улицу.
Для первого раза прошло неплохо. Надо не забыть вечером записать удачные фразы. Еще пара дней, и она будет это делать с легкостью. Нащупать идеальные слова, избегать ненужных реакций. Сократить присутствие Тобина в ее жизни до двух минут по утрам. Кэрол не сомневалась, что справится.
– Ты в пижаме, – сказал Дэрил. Ветер хлопал рукавами ее белой футболки.
– Знаю, – ответила Кэрол.
Кэрол видела Дэрила еще с крыльца: как он стоял поодаль и щурился, пытаясь разглядеть движение рядом с домом Тобина. И, как только она вышла на дорожку, пошел в ее сторону, притворяясь, что как раз проходил мимо. Даже попытался сделать вид, что не сразу ее заметил, только сам понял, что выходит плохо, и утих.
Странно: теперь словно кто-то навел фокус на Дэрила. Она видела каждую его черточку. Морщинки в уголках глаз, родинки, белое и темное в бороде и усах, и даже черный волосок, торчавший из ноздри, и крошечный прыщик на носу. Дэрил все еще был Дэрилом, но теперь – каким-то более объемным, что ли. От этого волоска и прыщика у Кэрол в глазах защипало, такими трогательными они были. И, как брешь в каменной стене, делали Дэрила уязвимым, хотя сам он об этом вряд ли подозревал.
Дэрил не хотел быть уязвимым, это верно. Он весь подобрался. Держал на плече арбалет, вцепился в него сбитыми пальцами. Даже куртку – зачем надел в такую жару? – застегнул до подбородка. Рядом с ним Кэрол в легких туфлях и полосатых штанах смотрелась, должно быть, комично: проходившие мимо Хит и Юджин – утро не утро без их пересменки – свернули шеи, но ничего не сказали.
– Поговорить нужно, – сказал Дэрил и, не дожидаясь ответа, пошел к пруду. Они сели на еще не прогретую солнцем землю. У их ног бегали водомерки. Что-то плеснуло вдалеке, и Кэрол поняла, что не знает, водится ли в этом пруду рыба. Дэрил, должно быть, знает. Она изучила каждую улицу в этом городе еще в первые дни. Он изучил каждую травинку.
В тетрадке ночью она писала не только речь для Тобина. Но все, что рождалось кроме этого, рвала на мелкие клочки, сжигала в пепельнице на крыльце. Ей нужно было многое поведать Дэрилу, но даже в эти секунды Кэрол не понимала, нужно ли, а главное – подошло ли время. Кэрол очень надеялась, что Дэрилу действительно есть, что сказать. Вдыхая запах его кожаной куртки, она пыталась привыкнуть к этому новому присутствию Дэрила.
Им обоим было неловко. Но от Дэрила исходило куда больше беспокойства, и Кэрол чувствовала в этом свою вину. И чувство это лишь возросло, когда Дэрил наконец сказал:
– Больше так не смогу.
Он не курил, только смотрел на воду, сцепив руки замком.
– Это навсегда, – продолжил он. – Окей. Понял. Застряли. Только я здесь не смогу, если будет так.
Снова перевел дыхание. Кэрол не торопила: знала, как ему нужно разгоняться перед большой речью.
– Я не твой палач. – Он нервным движением пригладил усы и бороду. – И не твоя чертова игрушка.
Кэрол с облегчением услышала в его голосе злость. Он злился - а значит, все еще был здесь. Но продолжать Дэрил не стал. Он косился на нее, ждал реакции, как будто от этого зависело, что он скажет дальше. Кэрол разгладила хлопковые пижамные штаны на коленях.
– Когда Софии было четыре года, – начала она, – Эд от нас уехал. У него тогда была разъездная работа, но все командировки длились по два-три дня. Только проводишь – и вот он уже дома. И вдруг его посылают в Иллинойс на неделю. Неделю!
Дэрил хмыкнул, показывая, что слушает.
– И я рискнула. Я заняла денег… Моя тетка была еще жива тогда. Она прислала мне деньги, хоть я понятия не имела, как буду отдавать. Мы с Софией поехали к океану. София никогда еще нигде не была, и я… представляла себе, как это будет. Только мы вдвоем. Шесть дней у океана. Шесть прекрасных дней.
Сердце заколотилось от воспоминаний, как тогда, когда они ехали в машине и Кэрол трясло от собственной храбрости и ужаса одновременно.
– Приехали – и сразу на пляж. У нас под одеждой были купальники. Утро, солнце палит, народу немного. Мы идем, и я рассказываю ей, как будем сейчас купаться, как будем строить песчаные замки.
Купальник у Софии был ярко-желтый, с юбочкой, вышитой красными яблоками. Она размахивала совочком и пела - она тогда пела обо всем, что видит.
– Мы пошли туда, где людей поменьше, чтобы… Мне не хотелось, чтобы на нас обращали внимание. И там была стая чаек, на песке. Я сказала: София, океан! Она бросила вперед совочек, и чайки взлетели. И полетели на нас.
Крылья хлопали вокруг, и на плече у Кэрол осталась белая капля птичьего дерьма, и она села на корточки, будто испугавшись, что чайки сейчас унесут их.
– София так и не подошла к океану. Чайки, шум волн, все это было слишком страшно для нее. Мне в голову не могло прийти – как можно бояться океана? Я взяла ее на руки и понесла вперед. Я зашла в воду, а она кричала и просила поставить ее на землю. Мы посидели еще час на берегу, подальше от воды, и она хныкала и просилась домой. Я подумала – завтра она все забудет. Но на следующий день было то же самое. Она не хотела купаться, не хотела играть на песке…
Кэрол почувствовала легкое прикосновение: Дэрил придвинулся к ней на сантиметр, и теперь их плечи были совсем рядом.
– Я не могла с этим смириться. Я мечтала об этом столько лет. Это должен был быть наш с ней идеальный отпуск. Мы должны были вернуться домой накупавшиеся, отдохнувшие… А вместо этого мы целый день сидели в номере, иногда гуляли по набережной, если волны не слишком шумели. И в последний день я просто затолкала ее в океан, знаешь. Подняла и отпустила уже в воде. И вода еле закрывала ее пальчики. Волны были такие небольшие, что трогали ее коленки и отступали. Она так хотела уйти… Я придерживала ее за спину. Вот я помню: она плачет и пятится, а я ее толкаю в спинку, вперед, чтобы поплавала. Когда мы вернулись в номер, она не могла говорить. Только хрипела, потому что сорвала голос.
Если Дэрил и понимал, к чему эта история, то никак себя не выдавал. Кэрол не могла вспомнить, чтобы он вообще когда-нибудь перебивал ее, а сейчас ей бы очень хотелось, чтобы он задал хоть один вопрос. Но Дэрил терпеливо ждал конца, а подводить мораль этой истории в одиночку было тяжелее всего.
– Дело в том, Дэрил, что я делала все это, потому что верила: я беспокоюсь о ней. Я хочу, чтобы у нее было счастливое детство, счастливые воспоминания.
Горло сдавило.
– Впихивала в нее это счастье насильно, не понимая, что делаю это только ради себя. Дэрил. Я знаю, что иногда я просто не могу остановиться. Даже если… если это касается кого-то, кто мне дорог. – И она странным движением поскребла его спину. – Прости, что тебе пришлось меня полтора раза убить. Прости, что…