Гляжу, Ян мне подмигивает ободряюще: давай, не бойся! Ну, ладно, думаю, была не была, авось пронесет! И выдал все, как было: про Комбинат, Станцию, рейтаров и серебристых, про Обитель монахов и что там случилось, и как мы в темноте на Седловину топали, и как захватили машину кругачей. Словом, всю правду рассказал — куда деваться? — вот только подозрения свои пока при себе оставил, это, извините, никого не касается, пусть толстяк сам выводы делает.
Выдал — и чувствую: если он нам поверит, последний дурак будет, я бы ни в жизнь не поверил, и никто, по-моему, такому не поверит, кроме самых распоследних идиотов!
Долго лысый молчал, два раза очки снимал и все тер, тер — до дыр, наверное, протер. Потом и говорит:
— Ну что ж, давайте знакомиться... Меня зовут Раден!
Вот и пойми после этого, что у него на уме, у дьявола лысого! Ох, и хитрый мужик, скажу я вам...
Смотрю, ребятки мои враз повеселели. Бруно первым вскочил, руку ему пожал, представил всех по именам, даже меня не забыл. «Наш,— говорит,— проводник и товарищ — Стэн!..» М-да... Молодые просияли, улыбаются — наверное, думают, толстяк сейчас извинится, что ихний геликоптер срубили, напоит-накормит и отпустит с миром! Как бы не так, держи карман шире!.. Уж я-то чувствую: задумал он что-то, неспроста вдруг таким вежливым стал...
Уселся он поудобнее, руки на животе сцепил, зенки в потолок — и ни с того ни с сего повел речь о том, как трудно им, бедным отвергам, живется, никто их не понимает, никто не любит, а ведь они жизни свои за нас, идиотов, кладут... и о том, как кругачи о них всяческие мерзости распускают, а народ уши развесил — верит, привык верить, приучен к этому сызмальства, а чтоб собственными мозгами раскинуть — это ни-ни, не может, не умеет, да и не хочет, верить-то проще... а ведь им, отвергам, на самом деле ничего для себя не нужно, нет у них никаких особенных сокровищ, сами с хлеба на воду перебиваются, единственное, чем действительно владеют — знаниями! — вот это да, что есть, то есть, именно за это их кругачи и ненавидят, и, между прочим, боятся, потому что известно отвергам кое-что такое, что кругачи уже два столетия от народа скрывают — тайна Свершения! Ведь они, отверги, народ образованный и верят только в одно божество: Ее Величество Науку, а она говорит точно, что вовсе не боги всех людей под сферу запрятали, как твердят жрецы, а люди — сами себя, своими собственными руками, вот ведь какие дела...
Снял лысый очки, опять тереть начал — глазки красные, блестят, на меня смотрит. Само собой, я уж давно догадался, что распинался он вовсе не для меня. Эту свою ересь он моим приятелям предназначал — прощупывал, значит: чем дышат, как отнесутся?! Ибо есть это самая жуткая крамола под Семью сферами, и пахнет это, скажу я вам, люстрациями! Было б куда — сбежал бы, ей-богу! А блаженные мои, гляжу, с восхищением на него взирают, не понимают, психи, что мы теперь с отвергами одной веревочкой повязаны — ересь, она и есть ересь!
Тут Раден этот достает какую-то бумажку и нам под нос сует.
— Вот в этих,— говорит,—уравнениях — весь секрет нашей сферы! Это и есть главная тайна, которую скрывает от нас вся эта сволочная банда во главе с экзархом!..
Вижу, разволновался старикан малость, очки прыгают. Я, конечно, никакого секрета там не узрел: дьявол их разберет, я в этой математике — ни бельмеса! А вот компания моя в этот самый листочек прямо впилась — неужто соображают чего? Ян вдруг поднимается, руку тянет: «Разрешите?..»
Взял он эту бумажку у Радена, достал из кармана карандашик и что-то там приписал, значки какие-то.
— Вот,— говорит,— так понятно будет? — И протягивает обратно Радену.
Толстяк только глазами хлопает, вроде — не доходит... Долго глядел. Потом вижу — губы затряслись, физиономия пятнами пошла.
— Так это же, это же...— сипит и за ворот хватается.
Ян кивает, улыбается — довольный; на меня глянул — подмигнул. Ну дает, конопатый!
Не знаю, чем бы дело кончилось, только дверь вдруг распахивается и в комнату пулей влетает хиляк тот нервный — морда, как мел, глаза бешеные.
— Кругачи!!! — орет с порога.— В туннель прорвались! Уходить надо...
Ну, думаю, началось! Раден подскочил — стул в сторону —и за сердце.
— Как в туннеле?! — хрипит.— А где же твои люди были, гад?!
— Да они как с неба свалились! — кричит хиляк.— Целый полк! Взорвали завал и по канализации — сюда!..
Переглянулся я со своими — без слов все ясно! Если с неба — значит, за нами.
ЯН