— Кхе, — откашлялся мудрец. — Ответь, великан, если не нужно, но плохо лежит, — брать или не брать?
— Если не нужно, то зачем же брать? — не задумываясь, ответил великан. — Не брать!
Раздался дружный хохот придворных.
— Брать! — кричали из раззолоченной толпы. — Брать! В своем кармане все хорошо лежит. А запас карман не тянет!
— И абзац! — орал в азарте царь. — Знай наших! Тащи второй вопрос, мудрец! — теперь слово «мудрец» звучало язвительно.
У второго умника была честная, но тупая рожа.
— Если человек не знает ни ремесла, ни искусства, кем ему пойти работать? — спросил второй мудрец.
— Ну, учеником там или подсобником!
— Врешь! — закричали мудрецы разом. — Врешь, великан! Надо идти в начальники!
— Опять абзац! — веселился царь. — Такие вот пироги с котятами! Тащи третий вопрос, серость несказанная!
В это время в зал вошла царица.
— Что за смех без меня? — капризно спросила она.
Лица у всех стали скучными. Наступила тишина.
— Великан твой, — не без некоторого злорадства засмеялся царь, — мудрец несказочный, двух вопросов решить не смог. Весь двор уржался!
— Что ж, — Несмеяне была неприятна победа мужа, но ничего сделать она не могла, — пусть тащит третий!
Третий мудрец на вид был неглуп, но очень самоуверен.
— Вот если мне понравилось, я выбирал, я покупал, а казна платила, чье это, мое или казенное? — спросил снисходительно третий.
— Казна платила? — переспросил Афанасий. — Значит, казенное!
Опять раздался дружный хохот.
— Так мне же понравилось! Я выбирал! Я покупал! — кричали со всех сторон. — Мое это! Мое!
— Ах какой дурак! — Несмеяна схватилась за голову. Она нашла такого огромного мудреца, а он не смог ответить на простейшие вопросы. А ведь он ей так понравился.
— Он не дурак, матушка-царица, — сказала стоявшая рядом Женщина Бабариха. За годы службы при дворе неглупая баба научилась разбираться в людях. — Он не дурак, матушка, он умный, но порядочный! Его интеллигентность погубит!
— Мое это! — тем временем бесновались придворные.
— И абзац! — выкрикнул в последний раз царь и теперь уже задумчиво добавил: — Такие пироги с котятами! — Что-то в третьем вопросе ему не понравилось. Но он еще не знал, что именно.
Первой, как и положено, почувствовала требование момента главная интриганка. Она подскочила к трону и заголосила:
— Нет в ем мудрости, твое величество. Ну, нету! И взяться неоткуда! Верно, мужики?
— Верно, Женщина! Верно, Бабариха! — гудели мудрецы.
— Я девушка простая, темная, из народа, — интриганка ударила себя могучим кулаком в грудь, — но и то понимаю — нет в ем даже здравого смысла!
— Какие же будут мнения?
— Согласно закону, батюшка, согласно закону! Пущай его со Змеем Горынычем сразится, с трехголовым, значит! А пока, чтоб не сбег, в подвал его каменный, за решетку железную. А Настасью Прекрасную отдай матушке-царице Несмеяне. Пусть ее повеселит!
— Стража! — ласково позвал царь. Когда он кого-то хотел отправить на казнь или пытку, он становился просто нежным. — Стража, в подвальчик его. В камеру номер тринадцать! И абзац!
Стража начала опасливо окружать великана.
— А мы устроим вечер старинного романса! — мстительно сказала Несмеяна.
Придворные стали тихонько исчезать.
Последнее, что услышал великан, которого выволакивали из приемного зала, был истошный крик Женщины Бабарихи:
— Матушка-красавица, царица ты наша ненаглядная! Романс нам старинный… погрустнее, попротяжнее! Чтоб нарыдаться всласть!
Тринадцатая камера оказалась небольшой, на два топчана. В углу стояло ведро с крышкой, небольшое окно забрано решеткой художественной работы. На стенах помещения выцарапаны надписи: «И я там был. Федя», «Здесь томилась группа трубадуров. Альберт, Адальберт, Альфред, Аларих…» — всего восемь имен. За окном кто-то невыразимо гнусавый пел модный шлягер.
Афанасий лег на топчан, свесил длинные ноги до пола камеры и задумался. В сказочной стране оказалось нелегко. Если ты не колдун, не ведьма, не царь, не привидение, а простой смертный, — жизни тебе нет. Иногда, правда, повезет здесь дураку, но и это не правило.
— Хорошо еще, что в камеру посадили. По крайней мере здесь глупостей не наделаю, — рассуждал он. — Хоть два метра восемьдесят сантиметров во мне осталось! А Настя, дуреха, радовалась — «ближе стал, понятней, родней!» Знала бы она правду. То-то ей сейчас у Несмеяны несладко! Царица — женщина своенравная и взбалмошная!