2. ИНТЕР ФЕРЕНЦИЯ
В общем, нарвался, будь оно все трижды проклято! Кто ж знал, что они перекроют не только проем, но и запасную нору, о которой только свои знали. Аско, конечно, слышал шум — я топал, как слон, — ну и приготовился. Дуло двустволки смотрело мне точно в лоб, а стрелял он без промаха, даром что одноглазый. В ватаге было два-три человека, которых я мог о чем-то попросить, но только не Кривого.
Ну, выбрались мы на свет, Аско стволом показывает: пошел! По правде говоря, он мог запросто шлепнуть меня тут же, на месте: второй побег и все такое. Но он погнал меня назад, к старому цеху, — выслуживался, жлоб! Ноги у меня как студень сделались, еле переставляю. И такая обида жуткая — хоть волком вой! Ведь все, допрыгался, крышка теперь!
Аско — длинный как жердь, сутулый — шагах в десяти, пушку на изготовку, не достать! Ухмыляется: «А ну, сучи ногами, щенок!..» Потом на тропу свернули, тут до меня дошло, почему Кривой не спустил курок сразу. Повод ему был нужен, чтоб с поста смыться: к водокачке торопился, хмырь!
Дорога еще та, а мы бегом. Я всех богов молю, чтоб он себе шею свернул или хотя бы оступился. Но Аско — стреляный воробей — не подловишь!
Тут и водокачка показалась, от нее и осталось-то — кусок стены да несколько пролетов лестницы. Я все на Аско косился и не сразу заметил, что там кто-то лежит, свесив руки. Помню, у меня еще мелькнуло: больно уж тихо вокруг — ушли, что ли?!
Выскакиваю на пятачок, что перед водокачкой. Великие боги, вот это да! На бетоне, на кучах битого кирпича — вся ялмаровская гвардия вповалку! Все, кто в засаде был. И можете мне поверить — мертвее мертвых, уж я-то знаю. В общем, чистая бойня, отродясь такого не видел! Аско чуть приотстал и не сразу увидал, а как узрел, тут у него челюсть и отвалилась, даже ружьишко опустил. Не ожидал, конечно. Ну, а мне, сами понимаете, терять нечего: пан или пропал! Прыгнул я, чуть хребет не сломал, но достал-таки его ногой. Пуля в небо, ружье в сторону, но Аско, стервец, устоял. Мне бы, дураку, сразу отрываться и деру, а я сцепился зачем-то.
Кривой, хоть и тощий, как червь, но жилистый, и хватка у него бульдожья. Короче, подмял он меня, и за ножом, а я рукой-ногой шевельнуть не могу. Как вывернулся, не помню, успел нож перехватить. Но чувствую — не удержать, сильней он, сверху навис и гнет, гнет… Пиши пропало.
И тут — рывок! Кривой вверх взмывает: морда перекошена, ногами дрыгает. Тень какая-то мелькнула — никак подмог кто? Откатился я, вскакиваю. Смотрю, Аско уже на кирпичах лежит, глаз свой последний закатил. Ну дела! А передо мной стоит этот здоровенный дядя, тот, что с петушиным гребнем, ухмыляется и кулачище свой потирает: знай, мол, наших!
Ну и долбак, скажу я вам, не иначе как из храмовников, туда только таких и подбирают. Выше меня головы на две, и что вдоль, что поперек — чистый шкаф. Я перед ним — шавка карманная, щелчком перешибет. А рожа-а… Наш Ялмар перед ним — ну чистый херувим, право слово! Весь в шрамах, нос перебит, об лоб разве что кирпичи ломать. В общем, видал виды, это уж точно. Глядит на меня набычившись и молчит.
Не знаю, что и делать: драпать вроде неудобно, как-никак выручил он меня. Но и оставаться нельзя: вот-вот остальные ватажники припрутся, кто выходы перекрывал. Покосился я осторожно. Да-а, Аско было от чего обалдеть! Вот тебе и психи безоружные, — полватаги запросто уложили вместе с главарем! Как же это они, голыми руками?
Только подумал, куча щебня сбоку зашевелилась: съезжают к нам в туче пыли парень и девица. С виду целехонькие, ни одной царапины на них, и, опять же, оружия не видно. Стою не дышу. Парнишка первым подкатился, и сразу рот до ушей.
Спасибо, — говорит, — ведь это ты нас предупредил?
Странно так выговаривает: вроде и чисто, а будто не по-нашему. Лицо круглое, в веснушках, как бы сонное слегка.
Я плечами пожал, сам как струна натянутая. Никак в толк не возьму, кто такие? Может, из жрецов? Молодые больно!.. Тут и девица рядом встала и тоже улыбается. Мне улыбается.
Да-а, что там ни говори, щенок я еще, жизни совсем не видел. Кроме гор своих да Призенитья, и не был-то нигде. Может, и есть где-нибудь такие девушки — не знаю! Не встречал. Дед, правда, рассказывал, что мать моя редкой красоты была женщина, только я ее не помню — с пяти лет сирота. А портретов с моих родителей, сами понимаете, никто не писал. Да и не в красоте дело, не больно-то я в этом разбираюсь! То, что у этой в лице было, словами не выразить — это видеть надо. И сравнить-то не с кем, разве что со всеми семью богинями, если взять от каждой самое прекрасное и в один лик запечатлеть. И уж яснее ясного: непростая это штучка, из благородных, и как здесь очутилась, да еще в такой компании, — вот вам вопрос.