К концу сезона мы прилично заработали. Мы поехали во Флориду. Наняли «форд-мустанг» с открытым верхом. Сиденья были красного цвета. Такие же красные, как солнце на закате. Точно такие, как спелая клубника. Мы переезжали из мотеля в мотель. Цена за постой была невысокой. Мы ели на балконе и смотрели на море. Мы мало друг с другом разговаривали. Он был не слишком разговорчивый. Но я чувствовала, что он меня любит, хоть он об этом никогда не говорил. Я это чувствовала, ему даже не нужно было говорить.
Потом у нас закончились деньги. Вечно эти поганые деньги! Однажды под вечер его схватили. Он поехал за едой и за сигаретами. Превысил скорость, и его арестовали.
Первое время я его навещала так часто, как только могла. Ему дали тридцать лет, можете себе представить? А мне ведь самой еще нет тридцати. Вначале я решила его ждать, но как ждать человека целых тридцать лет?
Он написал мне, что я не должна его ждать, что он меня не любит, я для него не единственная на свете и не самая лучшая, что он оттуда никогда не вернется, что лучше бы ему вынесли смертный приговор. Но я знала, что все это чепуха и он пишет все это, чтобы меня спасти. Такие вещи чувствуешь. Словами никого не обманешь.
Но через два месяца я поняла, что тридцать лет — это и правда слишком долго. Мне хотелось выйти на улицу под дождь, чтобы дождь смыл мои слезы. И тогда мне приснился этот сон. Как будто мы снова свиделись с ним в нашей комнате в мотеле. Комната 304, и мы с ним снова там. Я видела стулья, на которых мы сидели, и те стулья, что мы выставили на балкон, еще наш маленький холодильник и кофеварку. И тогда я все поняла. Это был пророческий сон. Сон о будущей жизни. Я поняла, что мы встретимся в следующей жизни и будем счастливы. И тогда я перестала ждать. Эта жизнь не для нас, я это поняла. Наша жизнь еще только когда-нибудь настанет. Каждому предназначена какая-то одна жизнь, и мы попали не в свою. Поэтому мы и не могли быть счастливыми, ведь эта жизнь была не наша.
Когда я это поняла, я стала очень-очень спокойной. И больше не плакала.
304 — мое любимое число. Запомните его, ведь если его прочесть наоборот, то выйдет мой день рожденья.
Итак, вы все теперь знаете о самом счастливом периоде моей жизни. Он был такой счастливый, что вы и представить себе не можете. А в следующей жизни я стану еще счастливее. Так мне иногда кажется. Хоть бы она поскорей началась! Я жду ее не дождусь. Но с вами я уже не увижусь. Ведь вас, возможно, не будет в следующей жизни. Может быть, эта жизнь как раз ваша.
— Ну, — подытожила она, — мне пора.
Она вытрясла в ладонь еще несколько горошин «Тик-така» и положила их в рот.
— Все остальное ваше.
Мигом сунула ноги в туфли и убежала. Она была похожа на кролика. Да-да, издали очень на него похожа.
— У нее день рожденья четвертого марта, — сказал Тито. — Давай-ка это запишем.
В лифте висел рекламный листок, и на нем было написано: «МАМА БУРРИТО» ПОКОРЯЕТ НЬЮ-ЙОРК, а чуть ниже — номер телефона. Это Эвальд Криг заказал новую рекламу.
— Пятеро! — объявил он, когда мы вошли. — Пятеро звонили, и им очень понравилось. Я им потом всем перезвонил, им очень понравилось буррито.
Рафаэлла сидела на кухне.
— Может быть, все еще получится, может быть, — сказала она и обняла нас.
Мы не высказали того, что на самом деле думали. Мы на это не решились.
— Холодильный отсек, — раздавался голос Эвальда Крига, — вы нашли холодильный отсек?
Мы посмотрели на Рафаэллу. Она вся пропахла буррито. Ее красное платье в белый горошек было все в пятнах. Много лет назад она не сунула нас в мусорный мешок вместе с пищевыми отходами. Только теперь мы поняли, что этого никогда не забыть — ту минуту, когда ты решил этого не делать. Как и ту минуту, когда ты решил это сделать. Все, что с нами произошло или еще произойдет в жизни, было следствием ее решения не прятать нас в пищевые отходы. Правда, однажды она спрятала нас среди горы арбузов. Когда мы въезжали в эту страну, мы были спрятаны среди арбузов — больших зеленых арбузов.
Если бы Рафаэлла тогда решила спрятать нас среди пищевых отходов, мы были бы сейчас святыми душами. Мы были бы сейчас с нашим отцом. Он ведь теперь святая душа. Некоторые люди считают, что у разбойника не может быть святой души, но мы думаем по-другому. Пускай он нас бил, пускай он бил Рафаэллу, но теперь он — святая душа. Мы точно не знаем, что означает святая душа. По нашему мнению, это что-то вроде плаща, очень красивого плаща из голубого бархата.