Эйлин О'Коннор
ДЕНЬ СВЯТОГО ПАТРИКА
— Простите меня, святой отец, ибо я согрешил!
Бран всхлипнул и уронил слезу размером с голубиное яйцо.
— Да ну? — усомнился Патрик.
— Страшно согрешил!
Ноги толстяка подогнулись, и он бухнулся перед священником на колени. Церковное крыльцо обречённо скрипнуло.
По частоте таких падений Бран держал первое место среди жителей общины. Иногда у Патрика закрадывалась мысль, что жирный олух пытается таким образом контролировать свой вес. В тот день, когда у преподобного не хватит сил, чтобы поднять его, Бран примется худеть.
— Что говорят по этому поводу Два Ствола? — философски осведомился Патрик, не делая и попытки помочь духовному сыну.
Бран уставился на него снизу вверх. В таком ракурсе он напоминал молочного поросенка на рыночном прилавке. Крепкого такого, переросшего поросеночка. С пятидневной щетиной.
Мимоходом отметив, что это заимствованное воспоминание, Патрик поощрительно улыбнулся толстяку.
— Ну же, Бран!
— Оберни деньги, посчитай стволы, пристегни ремень? — выдавил тот после мучительных раздумий.
Священник укоризненно покачал головой.
— Друг мой, Слово должно идти прямо к сердцу. Подумай еще.
Бран даже вспотел от натуги. Или от непривычки к долгому стоянию на коленях.
— Не помню, святой отец.
— Лишний вес тебе на мозги давит! — процитировал Патрик. — Запомни это и не пытайся думать своей головой. Предоставь мне решать, греховно ли твое деяние. Так что ты натворил?
— Я влепил Фани оплеуху!
Бран уткнулся в колени Патрику и облегченно зарыдал.
Пару минут священник выжидал, положив руку на содрогающееся плечо. Наконец толстяк шумно всхлипнул, и Патрик потянул его вверх.
— Ты сильно разозлился, сын мой?
— Она обозвала меня паучьей мошонкой! — Бран вытер слезы, нагнулся и ожесточенно потёр колени.
«Весьма образное сравнение», — мысленно одобрил Патрик. А вслух нравоучительно заметил, что слово может быть как легче пера, так и тяжелее камня. Лишь тому, кто слышит, дано наделять его весом.
— И бросила в меня дохлой чайкой! — выкрикнул Бран.
Если бы Патрик умел вздыхать, он бы вздохнул. Порой ему остро не хватало этой функции.
— Дурно не то, что ты ударил ее, Бран. А то, что вышел из себя.
Священник обернулся и прищурился, пытаясь рассмотреть в стайке вопящих детей рыжую головенку Фани.
— Она в сознании?
— Господь всемогущий, да вы что! — испугался Бран. — Облаяла меня и удрала.
Но Патрик уже и сам обнаружил на ветке дерева знакомую фигурку. Судя по тому, что он видел, девочка не оставила своих упражнений на точность броска. Только на сей раз мишенью выступали сыновья Брана.
— Она швыряет в них овечьим дерьмом! — взвизгнул толстяк и дернулся, но Патрик удержал его на месте.
— Чему я учил тебя, сын мой?
Под его укоризненным взглядом Бран густо покраснел.
— Спокойствием и благожелательностью душа очищается от скверны.
— Вот именно. Предоставь своим мальчикам самим получить этот небольшой урок.
Бран покорно склонил голову.
— И помни, что чрезмерная забота ведет к беде! Невмешательство — вот главный принцип воспитания. Ты понял меня?
— Да, святой отец.
Из-под дерева донеслись вопли, полные бессильной ярости. Фани определенно делала успехи.
— Гнев есть обратная сторона радости, ненависть — обратная сторона любви. — Патрик двинулся вдоль берега, и Бран, пыхтя, последовал за ним. — Ты чрезмерно печешься о своем достоинстве. Потому-то тебя так рассердила выходка девочки. Завтра в наказание будешь помогать её отцу латать крышу амбара.
За его плечом жалобно пискнули. Патрик подождал, но других звуков не последовало: несчастный Бран, похоже, заранее пытался справиться со своей боязнью высоты.
— Что говорит нам Американский Психопат? — священник остановился и поднял палец к небесам. — Если у девки хороший характер, это подозрительно!
В сотне шагов от них на краю скалы в наспех выстроенной будке высилась крепкая фигура сторожевого. Патрик не умел читать мыслей, но доподлинно знал, о чём думает молодой Рот. Его, лучшего охотника общины, заставили торчать здесь как чучело на огороде и беспрестанно пялиться в море, словно оттуда могла показаться баба с упругими сиськами. Ещё и вручили трещотку, будто в издевку: мол, наслаждайся её истошным визгом, малыш. А всё священник, будь он неладен!
Впрочем, трещотка должна была подать сигнал лишь один раз. Или не подать вовсе.