Вот что я ответил:
Пещерными называют животных, обитающих во мракости пещер; среди них имеются и рыбы. «Среда» их ослепляет и обесцвечивает. Они похожи на личинок. Я не знаю, чем они питаются, и полагаю, что нельзя оставаться равнодушным перед самим фактом их сплюществования. Что касается меня, то всякий раз, осознавая факт этого слуществования, я чувствую внезапную слабость. После того как мы прошли стадию этого первого, чисто сентиментального сопоставления и всесторонне его углубили, можно отметить, что оно не только аффективно, но означает еще и саму реальность, то есть оказывается Нечеловеческим. Я хотел бы объяснить отцу, что жизнь не есть что-то совершенно доступное различным органам восприятия человека, что приписываемые ему этические и эстетические ценности не имеют отношения ни к одной из форм жизни, а следовательно, еще меньше к Жизни Самой по Себе[20]. Я немного развил сюжет, и у меня получилось длинное письмо на десяти страницах. Еще четыре страницы — матери, четыре — Полю, десяток почтовых карточек родственникам (я не забыл написать самую слезливую и благодарную открытку своей гнусной шлюховатистой старой бабке со скрюченными пальцами и длинными клыками, окопавшейся на маленькой ферме вдали от Города, почти у самых гор; это она прислала мне междугородний перевод для покупки лекарства от подстерегающей меня болезни: ретроградной тошноты). Затем отнес все на почту. Сходил к учителю. Пообедал. Поприсутствовал на лекции и в полчетвертого поспешил в Зоологический Сад.
Проблемы, которые ставит поведение млекопитающих, не внушают мне особого беспокойства. Животные бывают в разной степени глупыми, милыми, красивыми и вонючими, но все они пребывают в рамках жизни, к которой принадлежит человек. С птицами тоже еще не все потеряно. Тайна совы есть тайна человеческая.
Быть может, первые опыты столкнули меня в слишком глубокую пропасть. Быть может, долгий и медленный спуск оказался бы предпочтительнее. Выжившее в человеке я искал бы у обезьяны, затем у собаки, кошки, слона, енота-полоскуна и так — до самого утконоса, а там и у птиц. Уже с рептилиями я предугадал бы первые трещины. Рыбы, хотя все еще относятся к позвоночным, вызывают ощущение определенной тревоги. С беспозвоночными начинается ужас.
Но подобный путь был бы слишком долгим. Среди разных видов я ищу не убыль человеческого, а зарю внечеловечного.
Я погулял по Зоосаду, чувствуя себя спокойно рядом со всевозможной живностью, морскими котиками и грифами, пумами и пеликанами, кошками и пингвинами. Должен все же отметить, что колибри меня несколько смутили, но это уродство вряд ли вернет меня к созерцанию летающих пернатых. Довольно спокойно рядом с животными, подумал я, менее спокойно — с людьми. Я преисполнен недоверия к находящимся здесь чужеземцам. Я не очень им доверяю, они мне кажутся не совсем искренними. Так как же я могу вслепую бросаться в изучение их языка, возможно придуманного по частям во имя непонятно чего?
За последние два дня я ничуть не продвинулся. Я был в Музее, где теснятся тысячи чучел животных и миллионы насекомых. Но эта сутолока меня не интересует. Зато я отметил, что служащий, у которого я спросил, где находятся удобства, ответил на Моем языке. Это весьма странно. Ибо: кто среди чужеземцев решится учить наш родной язык? Будущий турист? Или, быть может, я не расслышал? Впрочем, у этого персонажа был пронзительный взгляд, не вязавшийся с его должностью (а, собственно говоря, какой?) и вежливостью речи. Но мне удалось ускользнуть от его когтей, боюсь, довольно дерзким образом. А что, если он был невиновен в таинственных намерениях, которые я ему приписал и которые я сам даже не сумел себе представить?
Вечером шел дождь; новости, которые я получил из Родимого Города, далеко не из приятных. Учи чужеземный язык, вот что повторяет на шести страницах моя мать. И будь достоин Стипендии, добавляет она. В конце, в постскриптуме, она говорит, что поведение Жана ей кажется все более и более странным, но его (мой) отец прощает ему все. Это письмо произвело на меня неприятное впечатление. Интересно, почему?
Учить чужеземный язык! — вот единственный совет, который она может мне дать. Мне так и слышится, как весь Родимый Город шепчет вместе с ней: учи чужеземный язык! А я его ненавижу, этот чужеземный язык. Терпеть его не могу. Я вообще не хочу его учить. Однако ужасно возвращаться, не оправдав оказанную мне честь, и слышать, как повсюду шепчут, что я ничтожество и лентяй, что мой отец по своей прихоти распоряжается почетными отличиями и материальными средствами сообщества. Ах! Как будут ликовать всякие там Спиракули[21] и Квостоганы![22] Как они будут притоптывать от удовольствия! Как будут облизываться от удовлетворения!
20
Реминисценция темы «нечеловечности» и «ужасности» бесцветных животных в романе Г. Мелвилла «Моби Дик» (гл. XLII «О белизне кита», гл. LVIII «Планктон»).
21
Paracole — от искаж.
22
Catogan или cadogan — (от имени английского генерала Кейдогена) манера убирать волосы, стягивая их на затылке лентой или тесьмой. Возможно, имя образовано сочетанием: