И застучали на берегу топоры - вразнобой, вперестук, наперегонки. А им подпевали, захлебываясь, пилы, поддакивали скороговоркой бульдозеры, подвизгивала лебедка. Кувалда стучала глухо, если по дереву, звонко, если по металлу. Дрель жужжала рассерженным шмелем. "И-о-али!" - доносило протяжный вскрик. Это Пирожков командовал: "Еще взяли!" Сыч не командовал, не умел, Илья тем более отродясь голоса не повышал.
Без десяти двенадцать строительная разноголосица обрывалась, и, Юлька накрывала на стол. Парни являлись уже умытые, взбудораженные, до крайнего допустимого предела голодные - и без лишних слов наваливались на еду. А Юлька стояла за их спинами, дородная, чинная, хлебосольная, и, сложа руки на груди, ревностно следила, как они едят, нравится ли, все ли в порядке, чтобы, упаси бог, не прозевать с добавкой, подкинуть хлеба, подлить чаю. Но все покуда шло благополучно, и на аппетит никто не жаловался, кроме Вальки Сыча, а Валька не в счет. Да по такой работке на свежем воздухе и черствый хлеб сойдет за домашние пельмени.
Однако Юлька, стряпуха уже со стажем, на один аппетит научилась не полагаться, не доводить до того рокового момента, когда все та же каша, которая и вчера, и позавчера, и десять дней назад была "пальчики оближешь", - и вдруг вместе с миской летит в изумленную физиономию поварихи. И она вдобавок к тому скромному запасу, который всегда имела сверх официальной накладной, облазила и обшарила округу в поисках дикорастущего подспорья к меню - вспомнила детство, когда каждое лето гостила у деда и бегала с деревенскими ребятишками в лес, принося вечером беремя черемши и дикого луку. Вот, и здесь в тенистой излучине реки нарвала она охапку духовитой сочной черемши - сколько могла унести, явно сверх реальных нужд. Думала еще борщевика прихватить и знала, что съедобным, что хорош в супе, да побоялась - то ли у него листья идут в ход, то ли молодые стебли, то ли корни. И на страх и риск вместо обычного супчика "макароны с тушенкой" сымпровизировала неведомый кулинарной науке "зеленый таежный борщ".
Как его хвалили, как поглощали, как тянулись за прибавкой! - впервые не хватило бака, и поварихе ложки хлебнуть не осталось. Но этот простительный количественный просчет настолько компенсировался обилием самых искренних и восторженных комплиментов, что непривычная к такому Юлька раскраснелась, расчувствовалась и до того похорошела, что даже Илья глянул на нее по-особому, а Сыч тот взгляд перехватил и еще больше помрачнел. Юлька же, разливая типовой вишневый кисель, подумала с затаенной гордостью, что профессию ей Трасса выбрала правильную: иной истинной красавице, где-нибудь в конторе сидящей, во всю жизнь не выпадает столько комплиментов, сколько самой невидной поварихе за один только удачно собранный супчик.
А когда перемыла посуду и вышла из вагончика, парни вместо обычного перекура как один примостились вокруг ее впрок припасенной черемши, дергали из мешка пучками, тыкали в миску с солью и смачно жевали, изредка пощипывая зачерствевший каравай. И от всего несметного запаса остались уже рожки да ножки.
- Еще не наелись, родименькие? - вырвалось у нее.
- Что ты; Юлька, сытые от пуза, - тяжко отдуваясь, за всех ответил Арканя. - Смак, не оторваться!
И умяли всю до перышка.
Это был ее триумф, ее "звездный час", если только мыслим таковой у поварихи, и Юлька не преминула этим особым часом воспользоваться отправилась после обеда взглянуть, как идут дела на стройке, хотя Илья этого не любил.
Дела, судя по всему, шли в графике. Весь берег был устелен свежей щепой, обрубками и обрезками дерева, пахло рекой, сосновой смолой и скипидаром, оба береговых устоя уже стояли на законных своих местах, как два бруска свеженького сливочного масла, а у самой воды вздымались примерно десятым-двенадцатым венцом трудные русловые опоры, "быки", важнейшая и капризнейшая часть любого моста.
Ей, уже поднаторевшей в автодорожном мостостроении, бросилось в глаза, как по-разному делают одно и то же дело два звена, два берега. Если Пирожков, на этом берегу суетился и покрикивал, когда вздымали наверх здоровенное бревно, то на левом, где в компенсацию за "трудность" работал Илья, звеньевой Валька Сыч молча и азартно рубил угол, оседлавши ярус, а бревна наверх не подымали, а закатывали, благо берег был рядом. Легонько, точно макаронину, Ильи подталкивал бревно ножом бульдозера, и оно скользило по салазкам и мирно опускалось на уготованное ему место в срубе. Ох уж этот Илюха, механик-самоучка, не случайно прозванный Кулибиным, вечно он что-нибудь придумает!
Естественно, по случаю ее появления все оторвались от работы, посыпались шуточки и хохмочки, пришли в движение языки, а топоры и пилы примолкли, и она заметила, как нахмурился Илья и в мальчишечьей улыбке до ушей расплылся Валька Сыч.
- Вот уж голь на выдумки хитра, - похвалила Юлька сычевское звено, ни к кому персонально не обращаясь. - Приспособили бульдозер вместо крана - и глазом не моргнут.
- Понадобится - и заместо швейной машины присобачим, - тряхнул цыганским чубом с верхотуры Сыч.
- А левый берег чего же опыт не перенимает? - наивно полюбопытствовала Юлька.
- Одного опыта мало, - угрюмо ответил Пирожков. - Нужно, чтобы берег был под рукой.
- И голова как у Кулибина, - самокритично добавил Усатик, - а у нас не имеется.
И все наперебой принялись нахваливать Илью, какой он мастер и умелец, какой мастак на изобретения, какие у него золотые руки и светлая голова. А Илья усмехнулся: