- Слушаю и повинуюсь!
Оттого, что она шепнула ему прямо в ухо и волосы ее касались щеки, Федору стало щекотно и смешно.
Он улыбнулся, подхватил ее на руки и понес вверх.
Лена оказалась легонькой, и Федор почувствовал себя как бы сильней.
- Сумасшедшая, - повторял он, шагая по лестнице. - Ну просто сумасшедшая… По лестнице, на коляске… В такой ливень…
Он шагал по ступенькам, бормотал притихшей Лене эти глупые слова и чувствовал, что какое-то тепло подкатывает к горлу и нежность к Ленке, к этой отчаянной девчонке, окатывает сердце горячей кровью.
- Сумасшедшая, - повторял он, - ну сумасшедшая… Ох, сумашайка…
Он внес ее в комнату и положил на диван. Когда он отстранился, Лена лежала побледневшая, с закрытыми глазами.
- Сумасшедшая! - позвал он тихонько. Лена не откликнулась. Федор испугался и окликнул ее погромче. Она молчала. Федор растерялся.
Он оглянулся, как бы ища глазами помощи, или лекарства, или еще чего-нибудь, потом наклонился к лицу Лены, чтобы услышать дыхание. Она дышала едва слышно. Федор успокоился и немножко отодвинулся. И вдруг она сказала, не открывая глаз:
- Поцелуй меня!
- Чего? - переспросил он, опешив.
- Дурачок, - ответила она, по-прежнему не открывая глаз.
Он помолчал, встал на колени перед диваном и прикоснулся к влажным и теплым губам.
- От тебя пахнет стружками, - прошептала она и открыла глаза.
- А от тебя дождем, - ответил он и поцеловал ее снова.
Она обняла его за шею, они целовали друг друга неумело и пылко и стали постепенно отплывать в туман, и окна, в которых стояла дождливая серость, засветились солнечным сиянием, пока она не спохватилась:
- Коляска!
Коляска стояла внизу, в подъезде, и дверь в квартиру была распахнута настежь. Федор с трудом поднялся на ноги и, глупо улыбаясь, отправился вниз.
Он принес коляску, запер дверь, вошел в комнату. Лена сидела на диване, сложив на пол мокрую плащ-палатку и отвернувшись в сторону.
- Лена! - шепнул Федор и снова приблизился к дивану.
- Что это с нами? - спросила она, покачав головой. - Какое-то затмение…
- Завтра затмение, - ответил шепотом Федор. - Солнечное затмение. - Он говорил, а она кивала в ответ после каждой фразы. - Я приду к тебе. Мы будем смотреть солнечное затмение.
Он поцеловал ее снова, она не отстранилась, но, когда Федор приблизился вновь, Лена закрылась ладошкой.
Ладошка была грязная - ведь Лена крутила руками колеса, когда ехала по грязи.
Федор схватил ее грязную руку и прижал к своей щеке.
Глаза его горели. Он смотрел на Лену ликующим взглядом, и она, потухшая было, улыбнулась ему такой же безмятежной улыбкой.
Мамуля ничего не заметила. Квартира была убрана, коляска протерта, платье тщательно выглажено и покоилось на плечиках в шифоньере - Федор оказался мастером на все руки. Но от папки, от него разве укроешься?
Первым делом он обнаружил стружку и подробно выспросил, откуда она взялась. Пришлось рассказать про одного знакомого. Отец промолчал, но несколько раз Лена ловила на себе его беспокойные взгляды.
А в нее, как нарочно, будто бес вселился. Она то принималась распевать во весь голос первое, что приходило - «Орлята учатся летать!», - то включала транзистор и под «Сентиментальный вальс» Чайковского кружилась в каталке по комнате, безбожно опаздывая, конечно, пыхтя от напряжения и срывая ногти, то принималась нюхать стружку, округляя глаза и глупо хихикая.
Потом она позвала папку и мамулю и принялась читать им Пушкина, то самое, неизвестное профанам стихотворение, которое теперь приобрело для нее новый смысл. Чтобы не выдать себя, она читала, дурачась, подвывая и гримасничая, не забывая, однако, следить за родителями.
Когда она кончила, мамуля поаплодировала ей и убежала на кухню, а отец вздохнул и еще раз пристально оглядел Лену.
- Ну хорошо, - сказал он, - ты влюбилась, это мне понятно. Познакомь.
- Завтра, - ответила Лена. - Кстати, завтра - затмение.
- Что? - испугался отец.
- Солнечное затмение. И мы будем его наблюдать. Папа, а как наблюдают солнечное затмение?
Отец растерялся.
- Через специальные астрономические приборы, наверное… Он у тебя что, астроном?
- Конечно, - ответила она серьезно, - и астроном, и философ, и голубевод, и еще многое чего.
Отец быстро подошел к окну, взглянул на голубятню, хлопнул себя по лбу.
- Как я сразу не допер! - воскликнул он. - Значит, Федька! Сын Американца.