Он посмотрел на него с еще большей грустью, чем вначале, Верещагин тоже повернулся к телефону, с минуту оба ждали. «Слышите, не звонит»,- сказал Красильников. «Ничего не слышу»,- возразил Верещагин. «Значит, не звонит,- убедился Красильников.- Слишком много развелось озабоченных людей,- сказал он.- Все планируют, рассчитывают, тревожатся… Я не знаю; по-моему, мир устроен очень просто, но мы боимся быть одураченными и придумываем такие сложности, что Господь Бог, наверное, сокрушенно вздыхает на небе и думает: «Ну и насоздавал я на свою голову умников!»
И Красильников вздохнул так сокрушенно, что выдал себя. «Вы и есть Господь Бог»,- сказал Верещагин. «Я и есть,- согласился Красильников, принес ножницы и отрезал глаз совсем.- Это абсолютно неподходящий глаз, противно на него смотреть,- сказал он.- Я устроил вас в Порелово. Через два дня вы должны быть там».
«Я буду там работать? – спросил Верещагин.- В Порелово? – Пореловский научно-исследовательский институт керамических сплавов был одним из тех провинциальных научных центров, о которых знают специалисты всего мира. О работе в Порелово Верещагин не пробовал и мечтать.- Спасибо! – сказал он, ликуя. Красильников сидел на медвежьей шкуре усталый, с потухшим взглядом.- Мне не хочется от вас уезжать»,- сказал Верещагин, стыдясь своей радости.
«Врете,- ответил Красильников.- В вашем возрасте всегда хочется уезжать».
«Вру,- сознался Верещагин.- С вами трудно разговаривать, потому что вы все чувствуете. Но ничего, через десять лет я тоже буду все чувствовать».
«Через десять не будете,- сказал Красильников.- Вы все будете чувствовать через двадцать пять лет».
«Я привезу вам подходящую пуговицу,- пообещал Верещагин.- Самосветящийся глаз».
И они расстались.
В Порелово жили мастера. Они ходили по улицам этого красивого городка уверенной походкой, и каждый что-то умел. Мастер – это человек, который что-нибудь хорошо умеет.
Вообще все люди человечества делятся на два сорта: вот на этих самых мастеров и на других, которых я даже не знаю как назвать.
Так и назовем их пока: другие.
Об этом, пожалуй, стоит поговорить сейчас, потому что потом может не представиться случая.
Я хочу, чтоб читатель, прочитав эту книгу, перестал быть невеждой и знал, на какие два сорта делятся все люди.
Если я не разъясню это сейчас, то потом, захваченный судьбой Верещагина, могу забыть или не найти места для подобных разъяснений, и читатель на всю жизнь останется недоумком, который не знает, на какие два сорта делится все люди вокруг нас.
Значит, так: все люди вокруг делятся на мастеров и на других, которым я не умею придумать имени.
Мастера – это те, которые что-то умеют хорошо делать: я уже это говорил.
А другие – не умеют.
Мастер всегда хорошо знает, чего хочет.
А другой – не знает.
У мастера золотые руки, и голова у него тоже из золота. Он вообще – сплошной золотой слиток.
А у другого голова набита разными перепутавшимися спиралевидными туманностями. И руки у него трясутся. То от нетерпения, то от растерянности.
Мастер входит в лес, вскидывает ружье и посылает пулю точно в сердце зверя.
А другой говорит: «Это не тот зверь, который мне нужен» – и так долго шляется между деревьями без результата, что когда, наконец, встречает нужного ему зверя, то от волнения часто промахивается.
Я же говорил: у него трясутся руки.
Мастер, встретив на пути горный поток, строит через него добротный мост и проходит над бурлящими водами чеканным шагом.
А другой, разбежавшись, прыгает прямо в поток – на камень, который случайно подкатили к этому месту бурлящие горные воды, а с этого камня на следующий, и, если ему повезет, добирается до противоположного берега бледный, с трясущимися от страха ногами. И ноги у него тоже трясутся, оказывается. Когда мастера спрашивают: «Как ты перебрался?», он отвечает четко и ясно: «Построил мост»; мало того, показывает чертежи этого замечательного моста, которому сносу нет и по которому теперь каждый дурак может спокойно перейти. Когда же спрашивают другого: «Как перебрался ты?», он отвечает, удивленно пожимая плечами: «Сам не знаю как».
Конечно, с мостом лучше, тут двух мнений быть не может. Но, к сожалению, не у каждой горной реки лежит на берегу соответствующий для моста строительный материал. Я хочу сказать, что поскольку построить мост не всегда представляется возможным, то эти другие нам, человечеству, к сожалению, нужны иногда. А то бы мы их уже турнули из нашего замечательного человечества.
Потому что ненадежные они люди, очень нестабильны результаты их труда. То они непонятно как доберутся до противоположного берега, то посреди потока с коротким воплем погружаются в пучину вод,- поминай как звали. У них все зависит от того, подбросит ли бурной волной к нужному месту в нужный момент подходящий камень, и еще от того, возникнет ли в их душе в нужный момент необходимое для головоломного прыжка вдохновение.
Случай и вдохновение – вот что нужно для успеха этим другим. Они вообще во всем надеются на Господа Бога, тогда как мастера на самих себя.
Без помощи Господа Бога, который творит случай и вдохновение – все остальное сущее в мире от него не зависит,- без этого Господа Бога другие – нуль. Они не сами по себе, от них как бы тянется невидимый провод с невидимой вилкой на конце, и, если эту невидимую вилку не воткнуть в невидимую розетку, через которую Господь Бог подает свой невидимый божественный ток, они, лишенные удачи и вдохновения, как прожектор, поставленный посреди пустыни, безглаз и нем, так и они – ни на что не способны, пользы от них как от козла молока.
Света от неподключенного прожектора меньше, чем от спички.
А мастер?.. О, мастер! Он в божественном токе не нуждается. Он как фонарик. Внутри у него своя батарейка.
Все ли ясно о мастерах и других? Мне лично сказанного хватило бы, чтоб понять. Но если вам недостаточно, могу еще.
Мастер – это тот, который то, что умеет, умеет хорошо, а если не умеет, то – извините.
У мастера золотые руки и голова тоже из червонного золота.
Мастер входит в лес, вскидывает ружье и всаживает нулю точно в сердце зверя.
Впрочем, это я уже говорил.
Мастера бывают разных специальностей. Есть, например, мастера мужского дела. Такой заявляет: «Дайте мне женщину, и я продемонстрирую вам высший класс любви». Ему дают женщину, и он действительно демонстрирует. Уходя от него, женщина восхищается: «Вот это мужчина! Как мастерски он меня любил!»
А другие не заявляют: «Дайте мне женщину»,- мало того, когда к ним женщину подводят, они крутят носом, говорят: «Она мне не нужна. Я не влюблен в нее», им обязательно нужно влюбиться, чтоб заниматься мужским делом, даже эту несложную процедуру они не могут проделать, не будучи предварительно подключенными к божественной розетке.
И вот они отправляются искать женщину, в которую могли бы влюбиться; искать – это они обожают, их хлебом не корми, дай только поискать, я даже хотел сначала назвать их искателями, но лучше пока пусть остаются просто другими.
И если находят, то что, вы думаете, эти женщины говорят, уходя от них? Думаете, то же самое, что и о мастерах: «Ах, как мастерски он меня любил!» – думаете это? Отнюдь. «Ах, как нежно я его сама люблю!» – вот это они говорят, уходя. Правда, редко говорят. Потому что редко уходят.
Ну, теперь, я думаю, и самому бестолковому читателю понятна разница между мастерами и другими, которых я мог бы назвать искателями, но не захотел.
Дело, конечно, не в названии. В быту, например, в нашей реальной трудовой, обыденной жизни их никто вообще никаким отдельным словом не называет, не то что искателями. Большинство людей называет их просто плохими мастерами.