— С-кажи…те… — командор перебил его, уже плохо понимая, что говорит, — это в самом деле… это краска или?..
Воробей ухмыльнулся, блеснув зубами.
— Проверь сам.
Командор вздрогнул. Пират, став вдруг странно серьезным, взяв его за руку, его пальцами прикоснулся к своей щеке, к нежной коже под глазом… Командор вырвал руку. Кончики пальцев были испачканы черным. На щеке Воробья осталась смазанная полоса. Тот улыбнулся, — отвернулся, легко пожав плечом…
В следующую минуту командор обнаружил перед носом кусок свинины со свисающими луковыми завитками.
— За-акусывайте…
Сам факт: пират, с многозначительно-похабными ужимками пытающийся покормить с руки офицера королевского флота… И все же несчастный Норрингтон, будто под гипнозом, потянулся губами. Кусок дернулся в сторону — командор, промахнувшись, стукнул зубами. Пират ухмылялся.
Ярости не было. Она, эта ухмылка, не была издевательской, — она…
Смуглая рука с манерно оттопыренным мизинцем водила куском мяса у него под носом, — не дождавшись реакции, вложила прямо в рот — протолкнула. Сальные пальцы задели по губам…
Только сжав кусок зубами, Норрингтон вспомнил о том, как дышать.
Мясо оказалось жестким. Жилистое. Или недожаренное.
— Лю… — с усилием сглотнув недожеванное, — любите острое?
Он чувствовал себя полным идиотом, но лицо Воробья оставалось трагически-серьезным.
— О да! Иногда.
Глядя в блюдо, вконец очумевший командор мучительно пытался сообразить, какой подвох может заключать в себе невинный корнеплод; а между тем они чокнулись снова — и стаканы опять оказались полными, а ведь он не собирался напиваться с этим… с этим…
Комната слегка расплылась перед глазами; никогда ни одна женщина не вызывала в нем желания ударить. Разве он мог бы ударить Элизабет?
…И завалить прямо на стол, и… Чудовищное желание сделать ЭТО с мужчиной пришло командору впервые в жизни; впервые в жизни он вдруг понял, что способен… прямо сейчас… Он задержал дыхание; медленно выдохнул сквозь зубы и снял руку Воробья. Отодвинулся — и вот это последнее, пожалуй, получилось резковато. Ножки стула по полу скрипнули громко и испуганно. Глядя в стол, Норрингтон почувствовал, как у него разгораются уши.
Пират, подцепив ногой ножку своего стула, придвинулся снова. Рука как ни в чем ни бывало вернулась на прежнее место. («Боже, да что ему надо от меня?!»)
— Мистер Воробей…
Он был готов услышать привычное: «Капита-ан Джек Воробей».
— Дже-еймс… Меня можно звать по имени.
Боже.
…И тут обнаглевшая мартышка, ухватив стакан Норрингтона обеими лапами, движением завзятого пропойцы выплеснула ром в глотку — и вдруг фонтаном выплюнула на пол.
Оба вскочили. (Норрингтон с некоторым удивлением обнаружил, что нетвердо держится на ногах. Перед глазами плыло.) Воробей швырнул в мартышку пустой бутылкой — промахнулся, бутылка разлетелась, ударившись о стену. Мартышка, бросив стакан, с верещанием метнулась в угол, в койку, забилась куда-то в простыни.
— Это же обезьяна Барбоссы!
— Да!
…На палубе «Жемчужины» пираты поднимали головы, прислушиваясь к доносящимся снизу грохоту, звону и азартным выкрикам.
— Чего это они там делают? — растерявшаяся Анамария даже утратила апломб, сразу став Гиббсу гораздо симпатичнее.
Тот покосился на крышку люка и вдруг залихватски подмигнул.
— Только не заглядывай. — И, придвинувшись ближе, договорил шепотом: — Сдается мне, женщине этого видеть не надо.
Анамария глядела непонимающе — поняла, ахнула и попятилась, прижав пальцы к губам.
…Давно он не был так отвратительно пьян. Мартышка ураганом носилась по каюте, швыряя в гоняющегося за ней Воробья все подряд — подзорную трубу, растрепанную книжку, какие-то, кажется, шкатулочки и флакончики; сиганула в подвесную койку и оттуда запустила подушкой… Когда она с визгом бросилась прямо на командора, тот все же вспомнил, что обезьяна, хоть и пиратская, попала сюда с «Лебедя» и, следовательно, по его, Норрингтона, вине, — и в свою очередь попытался ее схватить; оступился… Схватить не удалось — смутное темное пятно, каким мартышка предстала в его глазах, увернулось и исчезло в окне.
Пират налетел на него спиной — потеряв равновесие, оба повалились на ковер. Волосы Воробья хлестнули Норрингтона по лицу; оказавшийся сверху пират заерзал, перекатился на живот — неожиданно угловатая, живая тяжесть, запахи…
Волосы. Командор выплюнул угодившую ему в рот засаленную прядь; но вместо отвращения…
Реакция организма вновь оказалась непредвиденной.