После короткого молчания ответила Ори:
— Не хочет, — быстро выговорила она, будто не желала, чтобы успел ответить Вирибис, который бросил на нее возмущенный взгляд. Но девушка, почувствовав затылком негодование Каринириса, стиснула его ногу, на которой лежала ее рука до такой степени, что стало и правда больно, поэтому турианец стерпел и пока не пытался влезть в разговор.
— В таком случае, — задумчиво произнес врач, выдержав небольшую паузу. — Я ставлю диагноз — анорексия. Я отмечу, что необходима беседа с психиатром, но пока не могу сказать, когда она произойдет.
После томительной паузы Вирибис, напуганный очередным страшным медицинским словом, через силу выдавил из себя: «Чего?»
— Вы сильно истощены. А так как ваша сестра сказала, что вы себя довели до такого состояния по собственному желанию, необходима работа с психиатром, — протараторил врач, постепенно уходя спиной вперед. — Это редкий, но известный диагноз в наше время, и нельзя не знать, что за собой влечет голодание. Я уверен, что и вы в курсе, поэтому — дело в голове.
Врач развернулся и ускоренным шагом удалился, а Каринирис уставился на Ори взглядом, полным испуга и недоумения.
— Ты же… — немного неуверенно начала турианка. — Не по своей воле не доедаешь. Правда? — Вирибис кивнул. — Тогда диагноз не верный, — продолжила она, переходя на более деловитый тон.
— Но зачем, тогда ты это сказала? — У парня слегка отлегло, хотя до конца опасения, что он болен еще чем-то, его так и не отпустили.
— Если бы ты сказал, что не доедаешь, потому что нет денег, то… Ну, я подумала, что… — она оглянулась, будто хотела убедиться, что никто их не слышит, продолжив шепотом. — За тобой бы начали пристальнее следить. И информацию копать, потому что абсолютное большинство всех живущих в Валлуме не голодают. Голодают жители гетто, и то не все, — Ори стало немного неудобно, что она практически назвала Вирибиса выходцем из гетто, но ведь так и было, хоть и коробило слух. И парень это понимал.
— Ну… Ты права, наверное, — проговорил он, всплыли картинки из его недавних представлений о том, что происходит сейчас у него в пригороде, но они быстро отступили. — Спасибо.
От мыслей о доме турианца отвлекло знакомое цоканье костыля. В лагере много было таких, кто мог передвигаться только с помощью вспомогательных приборов, но почему-то Вирибис был уверен, что это приближается отец Ори. Причем звуки эти доносились куда громче и быстрее обычного, отчего сердце ушло в пятки — он что-то узнал и теперь парня сдаст властям, а свою дочь еще долго не сможет простить за вранье и сокрытие преступника, кем запросто полиция и военные могли расценить Каринириса.
Озадаченный вид отца встревожил Ори так, что она приподнялась с места, не сводя с Авемиса взгляд. Вместе с ней за майором настороженно следил и Вирибис.
— Папа? — С опаской произнесла Ори, уловив, как тяжело он посмотрел на парня, — что произошло?
— Пока ничего, — уклончиво ответил турианец.
Вирибис напрягся, потому что у мужчины прямо на лице было написано, что сейчас за ним выйдет какой-нибудь военный, нацепит на парня наручники и куда-то увезет. Но все оказалось проще. Авемис приблизился к койке близко, почти вплотную и с угрожающим вызовом склонился над парнем, глядя тому в глаза:
— Назови свое самое тяжелое преступление, но не пытайся врать, — майор сам не верил собственным словам и тому, что из подобного допроса получится что-то хорошее, но его голос звучал твердо и достаточно убедительно, — но, прежде, чем откроешь рот, вспомни, что ты турианец, не смотря на то, что живешь на Таэтрусе. Турианцы не врут!
— Ему сейчас не до этого, — невольно возразила Ори, но мимолетного, требующего помолчать, отцовского взгляда оказалось достаточно.
Каринирис сначала издал растерянное «эээ», начав вспоминать, за что он оказывался в полиции или мог там оказаться, затем шепотом ответил:
— Я помогал сепаратистам, — коротко ответил он, но после короткой паузы добавил. — У меня не было выбора — они нам с отцом платили. Продуктами, в основном. И я не знал, что кто-то собирался делать… вот это все.
С каждым словом Вирибиса, Парид всё лучше начинал понимать, почему в полицейском досье на парня значилось «задержать — отправить». Горечь от сочувствия к семье Каринирисов, чьё незавидное положение привело их в сеть преступников высшего уровня по меркам Иерархии, и страх за семью, свободу и собственное положение, которое сейчас играло с Авемисом злую шутку, смешались и встали в горле противным комом. От чего турианец не сразу нашел, что сказать дальше. Поняв, что ситуация была патовой, Авемис осунулся за пару секунд — плечи опустились, голова склонилась, мандибулы плотно прижались к лицу, а взгляд отрешенно скользнул куда-то в сторону.
— Ты помог им, и они тебе уже заплатили, — вздохнул турианец, — поэтому они не помогут, когда ты окажешься за северной автострадой.
— А что там? — Робко дрогнув, спросила Ори.
— Считай, тюрьма и пыточная для тысяч таких вот помощников, — без осмотрительности ответил турианец, — если его с отцом и не отправят потом на орбиту, то без увечий, физических или душевных, точно не обойдется. Надеюсь, ты понимаешь, — он вновь уставился на Вирибиса, — после теракта нет речи о превентивных мерах. Все структуры обязаны действовать быстро, жестко и без сомнений. Судить будут потом. И если ты попадешь в руки отряда хастатим*, то быстро поймешь, что западня в разваливающемся здании — курорт. Из тебя вытащат всю информацию про сепаратистов. Даже, если ты ничего о них не знаешь, навряд ли кто-нибудь в это поверит. Но тебе же это не нужно? — Парид задал вопрос, опасаясь, что Вирибис фанатично относится к радикальным идеям, но подсознательно надеялся, что это не так.
Сердце Вирибиса ушло в пятки. Он отчетливо представлял, что его отец уже находится за той северной автострадой и ему сейчас несладко. Единственное, чем парень себя успокаивал — отец знал сепаратистов куда меньше сына, потому что он почти не выходил из дома. Наверняка, он сделает то, что ему скажут военные, потому что он ни за что в жизни не поддержал бы даже пустых слов о возможности теракта. Как только он представил, как могут допрашивать хастатимы, у Вирибиса аж слезы на глазах навернулись.
— Какие вит… тивные меры, — выдал турианец даже не в вопросительной интонации, растерянно смотря на Парида. Он понимал, что что-то надо сказать, но на тот момент еще не знал что. — Да я никого сдать не смогу, даже если захочу — я не знаю, ни одного, кто из них где живет, и они используют не настоящие имена, я вообще ничего рассказать не смогу, — полушепотом говорил он с испугом во взгляде.
«Тем хуже для тебя», — подумал Авемис, но говорить ничего не стал, лишь обреченно глянув на Вирибиса, сел на стул, стоявший рядом с соседней койкой.
— Нынешняя суматоха может лишь отсрочить неизбежное. У тебя есть два пути. Первый: добровольная сдача. Ты пойдешь в полицейский участок и попытаешься раскаяться, одновременно доложив, что ты знаешь о тех, кому помогал. Второй менее честный и благородный. Уцелевшие районы пока не трогают, и без проверок хватает паники. Если ты вернешься домой и, как приказано гражданским, отсидишься там, не высовываясь на улицу, то, возможно, проверяющие сочтут тебя за глупого подростка из Клунги. Но с этого момента, — Парид строго глянул на Ори, — вам лучше никак не контактировать.
Турианка вытаращила глаза. В зобу перехватило дыхание. Как так? После всего ей надо было бросить друга на произвол судьбы без возможности помочь?
— Нет, — негромко возразила Ори, после чего получила словесную оплеуху.
— Хватит играть в благородство, сейчас это никому не поможет, — Авемис кивнул Вирибису, — но я запомню, чем тебе обязан. Расплачиваться будем после.
Вирибис выслушал отца Ори и сначала не решался ответить. Он же только что сказал, что не знает никого — какой смысл идти в полицию? Чтобы его посадили, а то и вообще расстреляли? Та скудная информация, которой он обладает, вообще никак не поможет расследованию и восстановлению справедливости.
— Но как я домой попаду? — Растерянно спросил турианец, глянув на Ори. — Отсюда идти весь полдня надо, я же на военных наткнусь, — через пару секунд до него дошло еще кое-что. — А если полиции приказано меня поймать? Они придут домой, а там я… Заберут и посадят!