Непрекращающийся хрипящий кашель вывел Ори из туманного сознания. Она стянула с лица покрывало и ошарашено глянула на скорчивавшегося на полу турианца. Вскочив на ноги, она быстро подбежала к Вирибису и потянула того за плечо, чтобы он смог перевернуться на спину.
— Духи! Что мне делать? — Спросила себя Ори, помогая турианцу сесть и склониться чуть вперед. — Что с тобой! — Завопила турианка.
Турианец лишь отмахивался от девушки, не давая себя перевернуть. Скоро кашель начал отпускать.
— Дура… — Парень еле из себя выдавил в момент, когда появилась возможность вдохнуть, — я… кхе. мог умереть.
Вирибис снова начал кашлять так, что глаза на лоб полезли. Еще немного и удушье начало проходить. Перестав дергаться, турианец снова перевернулся на спину, тяжело дыша, уставившись в потолок сумасшедшим взглядом. Ори виновато оглядела Вирибиса, и тихо поинтересовалась:
— С тобой всё в порядке? — Другого вопроса она не нашла, ибо возмущение Вирибиса сбило её с толку.
— Со мной совсем не всё в порядке, — Вирибис ответил хриплым голосом, еле выдавливая из себя слова, — нельзя мне резкие запахи — я могу задохнуться. — Турианец еще не до конца осознал, что произошло, и был растерян.
— Я… — она потупила взгляд в сторону, — я же не знала… Извини…
Ори отошла на пару шагов и присела, упершись спиной в какую-то пластиковую перекладину. Вирибис приподнялся и подполз к стене:
— У меня рак легких. Я удивлен, что еще на стоянке, где было столько пыли, я не начал задыхаться. — Вирибис говорил спокойно, и со стороны казалось, что он совсем не злился, а больше был шокирован, как ему сейчас повезло не задохнуться.
Ори удивилась неожиданному откровению. Но оно объясняло многое. По крайней мере озлобленность Вирибиса. Лечить болезни турианская медицина могла и исцеляла больных, но многое зависело от средств и желания пациента лечиться.
— И давно это у тебя? — Выпалила турианка не понимая, следовало ли ей вообще сейчас что-то говорить, или нет.
Каринирис бросил презренный взгляд на девушку, следом уставивишись вперед.
— Три года. Скоро я сдохну, и одним подонком станет меньше в мире таких, как ты, конформистов, который инакомыслящие стараются изо всех сил разрушить. А инакомыслящие, тоже жить хотят. — Вирибис снова закашлялся, но это быстро прошло, — несмотря на свое нищебродское и презрительное состояние девиантных ублюдков.
Ори странно посмотрела на турианца. Сожаление быстро куда-то подевалось:
— Ты совсем идиот?
— Идиот? Я? — Вирибис встал и подошел к Ори, — то есть ты считаешь, что я идиот, когда говорю, что я жить хочу? — Он прихватил ее за горло, но не перекрывая воздух, — мне ничего не стоит тебя убить, мне нечего терять. — Рука постепенно сжималась все сильнее, — и после того, как я тебя вытащил, рассказал о своей болезни, ты мне говоришь, что я идиот?! — турианец с трудом поборол в себе чувство отбросить девушку в сторону, вместо этого он одернул руку и повернулся к Ори спиной, глубоко дыша, пытаясь сдержать в себе гнев.
Потерев шею, девушка впялила перепуганный взгляд в спину турианца, но всё же повторилась:
— Идиот! Каких свет не видал! Хочешь жить, так нечего ныть и жаловаться! И конформистской меня называть! Я не виновата, что на тебя свалилось столько несчастий! Думаешь, все такие уроды, какими ты себе их представляешь?! — С каждым словом тон повышался, а девчачий голос начинал дрожать, — ты сам себя ведешь, как последний засранец! И всех обвиняешь в этом! Всех, кроме себя! Придурок! Не надо было возвращаться и искать тебя… думаешь, здесь и сейчас кто-то из нас лучше или круче? — Громко всхлипнув, она уткнулась лбом в коленки, — сдохнем, так вместе…
Турианец терпеливо все выслушал, хоть его и разрывали чувства. Даже друзья не знали, что он болен, а тут на него что-то нашло, и он все рассказал, но ответа такого не ожидал. Он снова подошел к Ори и сел перед ней на корточки:
— Я виноват в том, что у меня нет матери, что отец инвалид, ходить не может, что я смертельно болен, что я родился и вырос в самом криминальном месте во всей твоей Иерархии — во всем виноват я, да? Я не собираюсь подыхать, только что тебе сказал, что жить хочу. Но умру я скоро, потому что нет возможности оплачивать лечение. И в этом я тоже виноват! — Он резко встал, прокричав последнюю фразу, отвернувшись и уходя в сторону, снова закашлявшись, — а если ты считаешь нытьем то, что меня нельзя нашатырем приводить в себя, то просто запомни, что если я еще раз потеряю сознание, и ты мне эту гадость поднесешь под нос, ты можешь стать убийцей. — Турианец немного помолчал, — «Сдохнем, так вместе»… — Парень повторил фразу девушки, — лично я собираюсь искать выход отсюда.
После резкого пробуждения Вирибис все еще с трудом соображал. Ему показалось, что он повторил одно и то же, и тут же замолчал. Он повернулся к Ори, которая так и сидела, уперевшись лбом в коленки. Вирибис успел успокоиться и снова его начала погрызывать совесть, что он так наехал на Авемис, которой ведь тоже досталось. Он подошел и снова присел перед ней на корточки:
— Ладно. Извини. Лучше искать выход отсюда вместе. И не думай, что мы тут сдохнем. Выход же должен быть где-то. — Парень замолчал, ожидая реакции турианки.
Перед глазами Ори из памяти вновь возникло пустое лицо встреченной турианки. Угомонив клокотание в груди, она максимально сдержанно произнесла:
— Там, куда я убежала, был выход через окно, но… его завалило потолком. Здание стоит из последних сил. Надо подняться еще выше. Может на какую-нибудь террасу или крышу?
Вирибис вздохнул:
— Да, надо идти на крышу как-то. Короче, у меня голова болит. Полежу немного.
Турианец встал, подошел к покрывалу и улегся там, где был, небрежно накинув его на себя так, что торчали ноги. Проводив Вирибиса взглядом исподлобья, Ори молча опустила голову, и так, собравшись в комок, прикрыла глаза, продолжая прислушиваться к окружающим шорохам и поскрипыванию покореженного металла.
Беспечно проводить время в ловушке из бетона, готовой вот-вот схлопнуться, было верхом глупости. Но одолевшее чувство усталости и значительная потеря крови у Вирибиса, диктовали свои условия. Их поход из-под слоёв перекрытий торгового центра мог затянуться надолго. Ори не слышала ничего кроме давящего гула, потрескивания напряженных опор этажей и шуршания штукатурки. Ничего напоминающего голоса спасателей, военных и тех, кто бы мог пробиваться к ним снаружи. Прошло достаточно много времени после обрушения. Неужели за стенами этого бетонного пирога нет никого, кому было бы дело до них. Духи, что же там произошло? Ори ясно представила себе леденящую дух картинку — разрушенный горящий город… нет, полгорода! Но и этого было достаточно, чтобы понять, что Авемис и Каринирис оказались еще не в самой худшей обстановке, раз никто не торопиться разгребать завалы торгового гиганта. Но… зачем? Кому это необходимо? Столько жертв из-за ничего?! Ори прекрасно понимала, вспоминая уроки истории, что Таэтрус — проблемная колония в Иерархии, потому что была весьма отдалена от Палавена и являлась одной из самых старых космических колоний. Валлум — столица Таэтруса — как ни один другой город под турианским началом, показывал, к чему может привести власть спустя рукава и отношение к своим обязанностям сквозь пальцы. Таэтрус изначально отличался от Палавена своей суровостью к заселившим его турианцам. Но это был вызов для Иерархии, открывшей для себя космические дали, нежели неудобство. А приспособление к новым условиям жизни всегда влечет за собой нарушение любых привычных порядков. Турианцы с Таэтруса, со времен первых переселенцев, навсегда впитали в себя идеи независимости и личной непоколебимости. И их нельзя было винить за это, ведь свободомыслие произрастало из победы над неизведанностью, из вызова новому. Таэтрус надолго стал символом силы Иерархии. Но с нарастающим непониманием и отдалением друг от друга в политике, внутренних связях и в подходах к решению одинаковых проблем, колония, взяв на себя роль нового мира и совершенно иного облика Иерархии, постепенно втянулась во внутреннее противостояние, вылившееся в Войну за объединение. Колониальные восстания, несмотря на их «удачное» подавление, навсегда вычеркнули Таэтрус из списка передовых турианских планет, оставив для него участь вечно недовольного мирка. И время от времени это давало о себе знать — раз в полвека в колонии вспыхивали бунты и народ поглощали революционные настроения. Палавен не торопился вмешиваться и разрешать все проблемы одним махом своей жесткой руки, а власти Таэтруса метались от лагеря к лагерю в поисках компромиссов для подтверждения своей компетентности перед центральным аппаратом управления.