— К ребенку…
— Ну к ребенку! А топать зачем?
— Мы не топаем. Ходим нормально.
— Да как же не топаете, если грохот стоит? Хоть бы тапочки надевали!
— А мы, по-вашему, босиком?
— Уж не знаю! Босиком ли, сапоги ли надеваете, может, специально, а только слышно очень.
— Мы-то здесь при чем? Строителей ругайте.
— Как при чем? Топают-то не строители, а вы!
— Ну не знаю… На ковер у нас денег нет, — сказал я. — Извините, мне надо идти…
Я повернулся и пошел. Вслед мне неслось:
— А нет ковра, ходите потише! А то топают! Смотрите, я на вас управу найду! Моду взяли, по полу брякать! Ковров, вишь, у них нету. А нету, так наживите! Вы люди ученые! А людей не тревожьте!
Был конец апреля. Воскресенье. Погуляв с Мишкой во дворе, понежившись на весеннем солнышке, мы возвращались домой. Сын карабкался по лестнице, я ему помогал. Мишке хотелось самостоятельности. Он громко, сердито верещал, отталкивая мои руки, но всякий раз резко заваливался на спину, я ловил его в последний момент. Доползли до четвертого этажа. Тут дверь Ксениной квартиры распахнулась, на пороге стояла она сама.
— Зайдите-ка ко мне.
Я растерялся. Накануне ночью было тихо. Чем она еще недовольна? Может, про ремонт?..
Мишка был смелее. Он уже переступал через порог, а Ксеня давала ему дорогу. Вдруг она нагнулась, подхватила Мишку под руки и так, согнувшись, повела его на кухню. Что за спектакль?! Я тоже шагнул в прихожую, боясь выпустить сына из виду. Невольно глянул по сторонам. Двери в комнаты закрыты, в коридоре чистенько, на полу коврик домашней вязки, но запах какой-то специфический. Я остановился у поворота на кухню. Ксеня дала Мишке красное яйцо и пирожок. Пирожок Мишка сразу потащил в рот. А Ксеня проговорила:
— От так, маленький, от так. Ешь на здоровье, ешь.
— Зачем вы?! У нас все свое есть! — почти крикнул я.
Ксеня повела Мишку ко мне.
— Есть, да не тако-ое, — и наклонилась к Мишке. — Ешь, маленький, ешь на здоровье.
Не зная, как закруглить наш уход, я промолвил:
— Миша, ты бы хоть «спасибо» тете сказал.
— Какое ему еще «спасибо»-то, — отозвалась, глядя на Мишку, Ксеня. — Ему сейчас братство милее богатства.
У меня чуть не вырвалось: что вы имеете в виду? Но я прикусил язык и буркнул:
— Спасибо. Пошли, Миша. Скажи тете «до свидания».
Ксеня кивнула. Потом закрыла дверь. Я подхватил Мишку на руки и, ошеломленный, быстро прошел два пролета лестницы, позвонил домой. Едва открыв дверь, Вера спросила:
— Что случилось?
— Ничего. Ксеня Мишке яйцо дала и пирожок.
— Зачем?!
Я пожал плечами. Вера выхватила у Мишки заеденный пирожок и яйцо. Пирожок сунула в карман халата, а яйцо протянула мне.
— Верни сейчас же!
Мишка заплакал, но она, не обращая внимания на его рев, стала снимать с него курточку. Взглядывала на меня снизу вверх.
— Куда ты смотрел?!
Я пожал плечами и хотел пройти мимо, но Вера заставила рассказать, как было дело. Выслушав, подытожила:
— Тоже мне христианка нашлась!
Я не ответил, ушел в комнату. Ксенины слова о братстве, которое для Мишки милее богатства, не выходили из головы. Я встал у окна и заложил руки за спину. В одной из них было яйцо. Я смотрел вниз, на улицу, и странные мысли мелькали, будто кто-то шептал их мне, а я повторял: «Вот деревья растут. Трава зеленая. Человек по траве ходит, топчет ее и не думает даже, что топчет… В трамвае локтем другого толкнет и не извинится. Плечом на тротуаре заденет, даже не обернется. Заставит доски на дачу таскать — так и надо. А потом идет в бассейн и плавает по абонементу. Доволен! Все хорошо!.. А для нее жизнь — как струна: дом — работа, работа — дом и опять работа… Приезжает некто и разговаривает сквозь зубы или не здоровается… Ч-черт! Да ведь стучит же! Но почему стучит, почему?..
Тебя учили в школе, учили в институте и не научили главному: видеть в другом человеке человека, ценить другого просто за то, что он человек, такой же, как ты. До такого предмета, как человековедение, не додумалась еще ни одна академия. А вот она его тебе преподала очень наглядно… В человеке человека… В шефе тоже? Да что шеф?! А ты в себе-то его видишь?!»
В комнату вошли Вера и Мишка. Увидев у меня в руке яйцо, Вера раздраженно спросила:
— Ну что ты его держишь?! Что держишь! Ты его есть будешь?
Ее последние слова поставили меня в тупик. Я представил, как, очистив красную скорлупу, засовываю яйцо в рот и, давясь, жую. Не на подоконнике же его хранить в самом деле… Я вдруг разозлился, обернулся и крикнул:
— А почему бы нет?! Почему бы нет?! Дело не в цвете! Дело в другом! Но ты этого не поймешь! — Я резко ткнул пальцем в Мишкину сторону. — Вот он понимает лучше!