О вере, надежде и любви
Киев, июль (5–6) 1972
Моё обычное состояние – это состояние ответственности за себя. Я отвечаю за приличие своего внешнего вида и поведения, за свои слова, за качество проводимых мною занятий. Сколько бы ни было этих ответственностей, все и сводятся к одной – ответственности за целостность, неприкосновенность моей личности, за то, чтобы, говоря словами господина Голядкина[17], её не превратили в ветошку и не затёрли. Эта ответственность побуждает меня к непрестанным усилиям, но могут ли они достичь цели? Ведь неприкосновенность моей личности зависит от всего мира, и собственных моих сил никогда не достанет, чтобы её охранить. Я сам никак не могу нести такую ответственность, но не могу и отказаться от себя. Это и есть источник страдания, определяющего жизнь каждого человека.
Было время, когда я, бессознательно напрягая все силы, пытался поднять бесконечную ответственность за себя и мир. С детских лет я боялся за свою жизнь и здоровье. Я видел, что медицина не в состоянии дать мне никаких гарантий, и взывал к Богу. У меня были стихийно возникшие приметы и ритуалы, более или менее мучительные, и только если мне удавалось выполнить всё как следовало, в соответствии с некоторыми едва уловимыми приметами, я ненадолго успокаивался. Впрочем, так бывало лишь длительными периодами, которые начинались со страхов. А впоследствии я перешёл к осознанной религии и религиозному философствованию.
Года четыре назад мне открылось, что вера в Иисуса Христа может дать всё, чего воистину желаешь. Года же полтора назад я познакомился с некоторыми работами Я. С. Друскина, а затем и с ним самим. От него я и узнал о возложенной на меня Богом бесконечной ответственности, которую я не в силах поднять. Я узнал от него, что эта моя неспособность есть моя вина, мой грех. Мне было очень тяжело прошедшей зимой, и вот Иисус Христос пришёл ко мне и взял мою тяжесть на Себя, как об этом и пишет Я. С. Друскин. Когда я полтора месяца назад второй раз вернулся от него, я впервые понял, что необычная лёгкость, совеем недавно сменившая во мне мучительные заботы и навязчивости, – от Христа, Который освободил меня от моей бесконечной ответственности и даровал абсолютную свободу.
И всё же обычное моё состояние – это состояние ответственности за себя. В последнее время меня соблазняет в основном ответственность за нравственную неприкосновенность моей личности. Этот соблазн исходит от людей, которые бесцеремонно чего-то хотят от меня. Почему я забываю в тот момент, что уже не я себя держу, но Бог меня держит, что я не должен за себя отвечать, потому что Он за меня отвечает? Я думаю, потому, что обычно я слеп. «И сказал Иисус: на суд пришёл Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы» (Евангелие от Иоанна, 9, 39). Я был невидящим, и Христос пришёл и открыл мне глаза, и я видел. А теперь я ослеп и обычно не вижу ничего. Но я помню и, пока нет на то Божьей воли, большего не хочу. Меня не страшит, а радует моя слепота, потому что и она – от Иисуса. «Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был через Него» (Евангелие от Иоанна, 3, 17).
В своей слепоте я всё помню, но соблазняюсь ответственностью. И если долго не оставляю её, забываю, всё забываю, я не помню тогда, что свободен и что за всё отвечает Бог. То есть мыслью обычно помню, но экзистенциально, всем своим существом, забываю. Мне делается боязно, тошно, несветло, наступает маразм забвения. Чтобы этого не было, я должен почаще оставлять ответственность – опустив руки, отступать от требуемого ею очередного дела. Не мысленно или в намерении отступать, а фактически, в этот момент, актуально. Даже если дело у меня внутреннее, например, мыслительное, отказ от него не является мыслительным актом: размышлением нельзя прервать размышление. Но это неверно, что я должен оставлять ответственность. Я совершенно ничего не должен и могу её не оставлять. Если бы я оставил свою ответственность по долженствованию, я принял бы вместо неё ответственность за оставление ответственности, т.е. опять-таки ответственность за себя – за то, чтобы не впасть в маразм забвения, – и, значит, ровно ничего бы не изменилось. Поэтому я скажу словом Я. С. Друскина: для меня хорошо почаще оставлять свою ответственность, мне лучше почаще освобождаться от нее. Но я сам могу лишь принимать её, только Бог может дать мне её покинуть. И каждый такой акт есть акт экзистенциальной, живой надежды, надежды на то, что меня держит Бог, Который и на сей раз, когда я оставляю себя, меня не оставит и поддержит.