– Одно непонятно, – продолжал Семен. – Вроде идет нам здесь день за три, ну, давали бы и жратвы тогда в такой же пропорции. Угощайтесь, с обедом, как я понял, мы в пролете.
“День за три, – думал Верховодов, хрустя галетой. – Да если выскочим из сегодняшнего дня, я свои три кому угодно отдам”.
Бросил взгляд на часы – ровно тринадцать. Прошла только половина дня, а что там еще впереди ожидается?
– А часики-то классные нам дали, – Семен тоже глянул на свои “командирские”. – И где только на всех набрали?
– Наберут, когда захотят. Не грохнуть бы только, я свои вечно бью.
– Эти нельзя, – Семен бросил взгляд на руку. – Как-никак от министра, да и память об Афгане.
Часы вручали в Термезе каждому солдату и офицеру, выходившему из Афганистана, – как ценный подарок министра обороны за выполнение интернационального долга. Такое в самом деле надо хранить.
Колонна плавно тронулась. Семен вслед за машиной Угрюмова вывернул “Урал” на грунтовку, чуть сбавил скорость, увеличивая дистанцию: пыль была хоть и не такая, как летом, но была, водителю главное на афганских дорогах – ехать по следу. Да, есть мины на количество проеханных по ним машин: двадцать проедет – и ничего, а двадцать первая уже обречена. Или шестнадцатая. Но все равно колея в колею – это спокойнее и надежнее, чем прокладывать новый след.
– Политикой занимаетесь, товарищ старший лей shy;тенант? – прожевав бутерброды, повернулся к командиру Семен. Верховодов поудобнее устроился на сиденье; на вопросы Горовойха односложно не ответишь, надо запастись терпением. Тем более сейчас. Раньше на политзанятиях приводилось смотреть, чтобы солдаты не спали, теперь, во время вывода, миллион вопросов. – Я в “отстойнике” газет начитался про выход из Афгана, и что-то у меня в башке тронулось. Почти каждый корреспондент считает своим долгом назвать нас, вернувшихся, несчастными, а вхождение в Афганистан – ошибкой. А, товарищ старший лейтенант?
– А ты сам чувствуешь себя несчастным?
– Я? Да вроде нет. Но ведь сколько воплей и соплей, извините за выражение, по нам, что хоть бросай руль и… – Семен в самом деле оставил руль, “Урал” в это время тыркнулся в колдобину, вильнул, и водитель опять схватился за баранку.
– Вот тебе и ответ, – улыбнулся Верховодов – А вообще-то хорошо, что вам не безразлично, как пишут о выводе. А пишется, ты прав, много. И все, кому не лень.
– Пишут: время, мол, такое настало – говорить правду.
– А какая она, правда об Афганистане? Помнишь, как летом нас угостили виноградиком?
– Тот аксакал, что ли, с козлиной бородкой?
– Тот самый. Созвал нас, остолопов, всех вместе: кушайте, бакшиш от частого сердца. Я запомнил, как он руку к сердцу прикладывал. А сам за дувал и оттуда – гранату. Счастье наше, что она скатилась в арык. Эта правда об Афганистане?
Семен кивнул:
– Правда, и еще какая.
– А теперь вспомни веслу, когда тащили стройматериалы в Пагман. Помнишь старика, который предупредил, что “духи” заминировали дорогу? И потом разрешил всей колонне идти через свой огород? Я оглянулся, когда “броня” пошла по запрудам, винограднику: старик плакал. Но ведь это тоже правда об Афгане! Я не забыл первый случай, но не собираюсь забывать и второй… Осторожнее, яма.
“Урал” аккуратно, лишь скрипнув бортами, перевалил через рытвину.
– А чего было больше, товарищ старший лейтенант? Первого или второго?
– Наверное, кто чего захочет увидеть. Знаешь, откуда идет неразбериха с Афганом, вернее, с вашим отношением к нему?
– Откуда?
– Мы забыли и не вспоминаем изначальный смысл приказа на вхождение: оказать помощь. Не воевать, не захватывать, не уничтожать – оказать помощь. Благородно?
– Благородно, – осторожно согласился водитель.
– Тогда почему мы должны стесняться этого? Другое дело, что мы позволили себя втянуть в боевые действия. Ну так давайте же тогда в этом искать ошибки и просчеты, в этом – почему мы втянулись в войну. А в том, что мы оказались готовы прийти на помощь, – это что за ошибка? Я не вижу.
– Но, если честно, товарищ старший лейтенант, народ проклинает ведь Афганистан.
– Нет, Семен, народ проклинает не Афганистан, а войну. Это очень большая разница. Огромная. Лично я пришел к этому, заметив одну особенность: наши люди так и не начали ненавидеть афганский народ, хотя из этой страны шли цинковые гробы. Мы ругали свое правительство, командование, но не афганцев. Почему?