— Мы видели движения автомобиля, — заметил Карамышев. — Они нам показались почти разумными.
— Благодарю. Осторожно я повел автомобиль вверх по насыпи и остановил сразу же, как только обратная связь просигнализировала, что под колесами полотно дороги.
— Я стал догадываться о чем-то подобном вашим браслетам, — сказал Павленко. — Но сообразил слишком поздно. Однако о чем и как вы беседовали с подъемным краном?
— Совсем смешная штука. — Ребров рассмеялся. — Отправляясь в поездку, я выучил азбуку Морзе. Так просто, для вживания в образ. А тут решил созорничать. Конечно, меня все равно нашли бы, раз автомобиль выведен на шоссе. Но я решил поговорить с краном на языке точек и тире. Попросту я «стучал» тормозной педалью: она отчаянно скрипит. Кран оказался молодчагой: ничего не понял, но записал незнакомый язык и воспроизвел все в точности на ремонтно-диспетчерском пункте. Там запросили кодировщиков, и те сразу ответили, а чем дело. Отстукивал морзянку я уже почти в бессознательном состоянии, возможно, в знаках что-то и напутал. Но все-таки моя «телеграмма» облегчила поиски…
Наступила пауза.
Комнату с окном во всю стену заливал ровный рассеянный свет. Матово поблескивали пластмассовые кресла, спинка кровати, столик. Серебряная ложка светилась в стакане.
— Итак? — нарушил молчание Карамышев. — В конечном счете я был все же прав. Ваша поездка оказалась бесполезной. Переутомление, поврежденная нога, риск — и все зря!
— Нет, — возразил Ребров. Резким движением он приподнялся в постели и остался сидеть. Теперь и он видел трассу — матовую полосу, по которой, не уменьшая скорости, пролетали цветные пятна. — Не впустую. То, за чем я ехал, я получил. Я понял ощущение человека за рулем.
— Позвольте, но вы только что говорили, что с самого начала была совершена ошибка. Кольцо…
— После, после того, как я съехал с Кольца! — нетерпеливо перебил Ребров. — После того, как я вылез из автомобиля. Да, управлять автомобилем — напряженная, нервная, трудная, утомительная работа. Да, да, да! — Он рубил воздух ладонью. — Но это и удовольствие! — Ребров улыбнулся воспоминанию. — Я почувствовал это знаете когда? Когда гонял автомобиль по лужайке и выводил его из лабиринта. Не менее увлекательно, чем гонки телеуправляемых ракет. Поверьте: настоящий спорт! Но главное совсем в другом. Вспомните: работа, которую вы выполняете, особенно если она связана с неожиданным и неизведанным и требует от вас напряжения и собранности, дает вам огромное удовлетворение. А ведь так было, когда шофер вел автомобиль и решал сотни задач в час. В этом именно и заключается секрет работы за рулем. И так будет и через пятьсот и через тысячу лет, что там ни изобретет техника. Человек всегда найдет себе такую работу. Простая штука.
Ребров откинулся на подушки, минуту помолчал.
— Когда я ехал по шоссе, — заговорил он спокойнее, — я попытался вообразить, что это я везу грузы. Нужные грузы. Я представил себя шофером. Интереснейшие возникли ощущения. Понимаете: представление о грузопотоках, которое типично для наших диспетчеров, перебрасывающих массы грузов с помощью управляющих машин, в те времена в в какой-то степени, безусловно, было присуще каждому шоферу. Его общественная функция была очень наглядна. Шофер ведь не просто покоритель пространства. Человек подвозит бетон к месту укладки, сбрасывает камень, чтобы перегородить реку, доставляет зерно из-под комбайна на элеватор — он участвует в производственном процессе. Его рабочее место — в кабине, а зона его деятельности — это сотни и тысячи километров. Вот это рабочее состояние шофера, его привычку мыслить большими масштабами вы не раскрыли в том нашем разговоре, упрекнул он психолога, — когда рассказывали, что чувствует человек за рулем. Вы говорили о чем угодно, только не об этом.
— Я сосредоточил внимание на определенной стороне, — возразил Карамышев.
— Да, на привычках и навыках, помню. Ну что я могу сказать? В быту, разумеется, происходят быстрые изменения. И будут происходить. И Заполярная Кольцевая когда-нибудь станет анахронизмом. Люди придумают что-нибудь еще. Может быть, на других технических принципах. Но связь времен не прервется, а наоборот, все новые нити будут протягиваться в нашем сознании из настоящего в прошлое, и нам все виднее будут нити, которые идут из прошлого в настоящее и из настоящего в будущее. Человек будет все лучше познавать себя и более полно представлять историю человечества. Я о многом раздумывал тут, пока лежал. И мне хочется написать повесть о молодых ребятах, моих сверстниках, крутивших баранку вручную. Мне кажется, я в состоянии оценить их выше, чем, может быть, думали они о себе сами. Ну, а что касается всего прочего… Приятно знать, что ты выдержал испытание.
— Если бы вы выиграли то пари, — беспокойно задвигался в кресле Павленко, — проехали еще каких-нибудь полторы сотни километров, вы бы очень многого не узнали! То есть вы проиграли бы…
— А, честно говоря, если бы не Карамышев, — засмеялся Ребров, — я бы не поехал. Он был так убежден в невозможности поездки — со своей точки зрения психолога, — что это только раззадорило меня… — Он взглянул на Карамышева. — Вот вам еще одна психологическая загадка!
Первая вахта
Сигнал раздался ровно в восемь утра. Загудел зуммер, зажегся красный огонек. На табло появилось всего несколько цифр. Откуда пришел зов о помощи — цифры не сообщали. Только номер и дата, автоматически зафиксированная блок-универсалом: восемь часов вечера. Очевидно, поясное время. Значит…
Сергей подошел к глобусу и отсчитал меридианы. Как раз на противоположной стороне земного шара. Он провел пальцем по тонкой линии и вызвал Карибский центр здоровья.
— Мы приняли сигнал, — ответили ему. — Это здесь, близко.
Сергей уже не мог спокойно сидеть на месте. Его воображение рисовало картины того, что могло произойти. Что-то случилось внезапно пострадавший не успел оказать ни слова. Путник в горах упал в пропасть? Дерево, гнившее десятилетиями, рухнуло и придавило случайного прохожего? Кто-то неосторожный забрел в болото и гибнет сейчас в трясине? Теряя сознание, несчастный сумел только коснуться кнопки тревоги в своем блок-универсале. Он был один.
Один ли? По универсальной системе ретрансляции сигнал в течение доли секунды дошел до всех станций здоровья земного шара. Теперь там, на островах Карибского моря, ищут того, кто подал зов о спасении. Блок-универсал будет посылать сигналы, пока его не засекут и не прилетят на помощь.
Сергей спохватывается. Пока он тут дал волю своему воображению, всемирная картотека здоровья уже отстучала всем центрам службы основные данные о потерпевшем. Сергей берет бланк, выпавший из щели пюпитра.
«Очень редкий случай болезни сердца, — читает он. — Осложнена аномалией в развитии блуждающего нерва и волокон симпатической нервной системы». Далее — подробное описание болезни и, наконец, вывод: неизлечима. Операция, связанная с заменой нервных волокон, существующими средствами хирургии пока невозможна.
Сергей сочувственно качает головой. Сейчас, когда инфекционные заболевания ликвидированы и люди даже простуживаются редко, подобные случаи особенно обидны. Чем можно помочь человеку в таком положении? Очевидно, у него отказало сердце. И все же Сергей запрашивает дополнительные сведения. Может быть, какой-нибудь намек на спасение! Ему очень жаль этого неизвестного. Зовут его Ансельмо. Возраст — девятнадцать лет! Живет на Кубе. Сергей пытается представить его себе. Тонкий хрупкий юноша с мягким подбородком? Или черноглазый живой малый, которому приходится все время напоминать, чтобы он двигался потише и не размахивал руками? А может быть, сидящий в кресле прирожденный, инвалид, на минуту оставленный без присмотра?
Это первая вахта Сергея Воронова, дежурного по связи Сибирского центра здоровья. Должность как будто и не самая главная, но стажер чувствует себя на посту Человечества. Он должен незамедлительно что-то предпринять. Сергей читает дополнительные сведения об Ансельмо: рост, вес, телосложение, даже общее физическое развитие — все самое обычное, кроме этой проклятой редкостной аномалии.