Фриз упал и попытался встать, но не смог. Отец, заскочив ему за спину, перерезал второе сухожилие. Теперь фриз мог стоять только на коленях. Он на них встал – с мечом в руках. Отец спокойно перерубил ему пальцы, сжимавшие рукоятку, затем стащил шлем. Фриз молча смотрел на беснующуюся толпу, единодушно желавшую его смерти. Гладиатор просит пощады, поднимая руку. Фриз не поднял.
Отец оглянулся на Августа. Тот сделал знак. Отец схватил фриза за волосы, оттянул его голову назад и ударил мечом сверху вниз, над левой ключицей. Широкий гладиус, войдя в грудь, разрезал сердце фриза, и тот безмолвно упал лицом в песок.
– Так будет с каждым врагом Рима! – крикнул отец, поднимая окровавленный меч.
Восторженный рев толпы был ему ответом.
Отец едва успел снять доспехи и переодеться, как за ним прибежал посыльный. Август не любил пышных пиров, тем более с возлежанием, поэтому гости за столом наместника сидели. Наместник – по правую руку императора, легаты Третьего и Пятого легионов – по левую, дальше располагались какие-то важные сенаторы, но отец на них не смотрел. Когда он вошел в триклиний, Август указал ему на место напротив себя. Побежавшие рабы мгновенно поставили гостю стул без спинки, на стол перед ним – чашу с вином. Все напряженно смотрели на отца, и тот понял. Взял чашу и встал.
– Да будут боги милостивы к тебе, Цезарь! Да продлятся твои дни, дабы все мы благоденствовали!
– Ишь как! – сказал Цезарь. – Хитер! И меня похвалил, и себе благоденствия пожелал.
Гости за столом засмеялись. Отец смутился.
– Садись! – велел ему Цезарь. – Ешь, пей – заслужил! Отстоял славу Рима. Откровенно говоря, я сомневался. Фриз был силен.
– Он двигался слишком медленно, – сказал отец.
– Ты, конечно, приметил это? – сощурился Август. – Еще до того, как попросил меня? Ведь так?
– Так! – признался отец.
– Хорошо, что не врешь! – заключил Август и продолжил: – Ты показал, что Рим побеждает не грубой силой, а умом и упорством, и заслужил награду. Часто выступаешь на арене?
– Впервые.
– Я вижу шрамы на твоем лице и руках. Много шрамов.
– Я получил их, сражаясь с германцами.
– Луций Назон был префектом когорты ауксилиев, – пояснил, не утерпев, легат Пульхр.
– Почему же теперь тренирует гладиаторов? – Август повернулся к легату.
– Я долго оправлялся от ран, – поспешил отец на помощь. – На мою должность назначили другого. Теперь жду вакансии.
– Давно ждешь? – сощурился Август.
– Третий год…
Август повернулся к наместнику.
– Если не ошибаюсь, только в этом году мы направили в Галлию семь новых трибунов. Почему не нашлось когорты для Руфа?
Наместник не знал, куда деть глаза.
– Я сомневался… – наконец произнес он сдавлено. – Ауксилии под началом Назона были разбиты.
– Нам ударили в спину! – поспешил отец. – Неожиданно, когда мы сражались с другими. Германцев было вдвое больше.
Но Август продолжал смотреть на наместника.
– Когорта ауксилиев бежала с поля боя?
– Нет, Цезарь! Отступили германцы.
– Варвары захвали знамя и значки когорты?
– Нет, Цезарь.
– Почему говоришь, что когорту разбили?
– Ауксилии понесли большие потери. Был убит или ранен каждый второй.
– А у германцев?
Наместник замялся. Отец вновь не выдержал:
– Перед тем, как нам ударили в спину, мы положили сотни полторы. Потом меня ранили… Но мне говорили, что галлы убили еще не менее двух сотен. Иначе германцы не ушли бы.
– Я постарел, – со вздохом произнес Август, – и многого не понимаю. Наша когорта сражалась на два фронта. Ауксилии сохранили строй, значки и знамя, они убили много врагов и заставили германцев отступить. Мне говорят, что это поражение. Когда я был молод и сам водил легионы, такое считалось победой.
Наместник смотрел в стол. Август вновь повернулся к отцу. И вдруг заговорил на греческом.
– Ты сын всадника, но носишь простую тогу. Почему?
– У меня нет имущества для ценза всадника, – ответил отец на том же языке.
– Сколько времени ты командовал когортой?
– Больше трех лет.
– Вы часто брали добычу?
– Часто.
– И ты не сумел скопить четыреста тысяч сестерциев?
Отец молчал.
– Он распутник? – повернулся Август к легату Пульхру. – Тратит все на вино, женщин и другие удовольствия?
– Нет, Цезарь! – возразил легат. – Назон живет, как простой солдат. Я никогда не видел его с женщинами, у него только одна рабыня, а воду он пьет чаще вина.
– Куда ты подевал свои деньги? – сердито спросил Август отца.
– Я раздал их галлам, – выдавил Луций.
– Зачем?
– Они хорошо сражались…
Отец хотел добавить: "Им ведь так мало платят!", но вовремя осекся – размер жалованья ауксилиям утверждал император.
– Ты выдавал им награды из своих денег? – уточнил Август.
– Да…
Луций ждал выговора, но его не последовало. Император молчал. После смерти приемного отца Август, в ту пору всего лишь Октавиан, стал наследником Цезаря. По завещанию он был обязан треть денег отдать римлянам. Но Марк Антоний присвоил наследство. Тогда Октавиан продал свое имущество, занял огромные суммы у ростовщиков, но волю Цезаря исполнил. Потом, конечно, он восполнил свои траты с лихвой, но это было потом…
– Ты хорошо говоришь по-гречески, – нарушил тишину Август, – и пишешь?
– Я закончил грамматику.
– Итак! – принялся загибать пальцы Август. – Отважен, правдив, умен, образован и к тому же не корыстолюбив. – И такой человек тебе не нужен? – повернулся он к наместнику.
Тот молчал.
– Раз не нужен тебе, то мне пригодится, – спокойно заключил Август и сделал знак Луцию.
Тот встал и поклонился.
– Эй, Руф! – окликнул его Август у самых дверей. – Тебе сколько лет?
– Тридцать, Цезарь.
– Ты женат?
– Нет.
– Почему?
– Я на военной службе.
– Это легионерам запрещают жениться! – сердито сказал Август. – На префектов запрет не распространяется. Ладно, иди! Завтра не отговоришься…
Отец вышел из дворца наместника и остановился, не зная как понять состоявшийся разговор. Но собраться с мыслями ему не дали. Рядом остановился "карпентум", легкая открытая повозка, в которую была впряжена пара мулов. В повозке сидела молодая женщина, настолько красивая, что у Луция перехватило дыхание. Он молчал, не зная, что сказать, и женщина улыбнулась, поняв его смущение.
– Меня зовут Випсания, – сказала она весело. – А ты – Руф?
– Луций Корнелий Назон.
– Август в цирке назвал тебя Руфом. Мне нравится.
– Как будет угодно, – поклонился отец.
– Ты учтив, – засмеялась Випсания и вдруг спросила: – Проголодался?
Луций вспомнил, что с утра ничего не ел. За столом Августа он только выпил вина и в самом деле был голоден.
– Я как раз собралась ужинать, – продолжила Випсания. – Там хватит двоим.
– Благодарю, госпожа.
– Я тебе не госпожа! – возразила Випсания. – И благодарить рано. Угощение может не понравиться.
– Не думаю! – смело возразил пришедший в себя Луций.
Випсания взяла в руки вожжи, отец приготовился идти рядом.
– Еще чего! – воскликнула Випсания и за руку втащила его в повозку…
Випсания была дочерью обедневшего всадника, Гая Випсания Катона. Отец ее вел дела с богатым откупщиком Фульвием, тот однажды пришел в дом Гая и увидел юную красавицу. У старого сластолюбца перехватило дыхание. Фульвию было за шестьдесят, но он уговорил Гая выдать за него дочь. Убедили всадника не столько слова, сколько увесистые мешочки с серебром… У Фульвия был лучший дом в Лугдунуме (не считая дворца наместника, конечно), миллионы сестерциев, и слава самого безжалостного кредитора в провинции. Откупщик ранее был дважды женат, но детьми не обзавелся. Был проклят богами за жадность, как шептали в Лугдунуме. Випсания ему тоже никого не родила. Она вышла замуж в пятнадцать, а к восемнадцати овдовела. Фульвий поехал лично взыскивать долг в отдаленный город. Это случилось зимой. При переправе через быструю Рону, лодка опрокинулась, и холодные волны мгновенно утащили старика на дно.