- Теперь уходи, – прошептал он Гастону, выходящему на улицу. Затем принял уставную позу на первой ступеньке лестницы и скомандовал: «Смирно!»
Салан, элегантный верховный главнокомандующий с начищенными до сияния генеральскими звездами, которого вскоре должны были сместить, приблизился упругой походкой, с остекленевшим взглядом по причине, как знал лейтенант, употребления опиума. Здесь он должен был встретиться со своим преемником, корпусным генералом Анри Наварром, четырехзвездным спасителем Индокитая, как его уже прозвали шутники, хотя, собственно, его следовало бы уважать. Он был человеком умным, трезвым и расчетливым. Но сможет ли он проявить эти свои качества под невыносимым тропическим солнцем и в войне с противником, воюющим совсем не в соответствии с той стратегией и тактикой, которой учат во французских военных училищах?
Бригадир Рене Коньи слегка подался вперед, широкоплечий двухметровый гигант, чья дивизия занимала важнейшие стратегические пункты в дельте Красной реки, толстокожий и жизнелюбивый, лис с обличьем быка. Чтобы сразу же приучить нового главкома к своим привычкам, он и здесь был не в парадном мундире, а в боевом камуфляже: здесь, в Ханое, такая же зона боевых действий, как и любой перекресток в радиусе 100 километров. Так что он, прозванный «командиром дельты» (что ему нравилось) и здесь был в боевой готовности. Он приложил ладонь к кепи и кивнул начальнику караула, поднимаясь по лестнице. Никто не мог и подумать, что этот человек имел ученую степень доктора юриспруденции.
В сравнении с ним генерал Гонзалес де Линаре казался совсем маленьким. Он был командиром всех французских войск, действовавших в Тонкине, северной части Вьетнама. Вполголоса его называли «мэром Гиа-Лам», потому что по ту сторону грязной реки, на другой стороне моста Доме, он подобрал себе любовницу – дочку одного китайского чиновника. Ее папаша делился с ухажером своей доченьки доходами, источник которых очень сложно было определить, но в основном это были деньги, выделяемые французами на строительство военного аэродрома, в распределении которых незаметно участвовал Линаре. Маленькая, тоненькая, сильно накрашенная китаянка проводила генерала только до входа во дворец губернатора, потому что внутри ее присутствие было нежелательным. У французских генералов возникали проблемы, если в свете становилось известным об их любовницах из числа аборигенок. Китаянку это не особенно огорчало. Для нее Гонзалес де Линаре был одним из уже не очень аппетитных колониальных французов, с помощью которого ее семья зарабатывала богатство. Когда это богатство достигнет пятизначной цифры, оно будет сразу же переведено во французский банк, в Париж. Любовь здесь – это бизнес, не больше. Один дает, другой платит. Подруги знали от любовницы командующего войсками в Тонкине, что он неотесанный, у него плохо пахнет изо рта, что он много пьет и громко пукает во время секса. Ну да, он скоро вернется во Францию, а пока можно воспользоваться всеми вытекающими из знакомства с ним преимуществами.
Как только Линаре прошел мимо начальника караула и вошел в зал, как Гастон-шут потянул за железную решетку ворот снаружи, где любовница генерала еще стояла у машины, которая должна была отвезти ее назад в Гиа-Лам, и повторил с ней свой коронный номер. Он вытянулся перед дамой, которая не дотягивалась ему даже до груди, и приложил ладонь к кепи: – Мадам, могу я вас попросить показать мне вашу драгоценную попку, чтобы я смог убедиться, не Дунг ли вы?
Он сказал это на почти превосходном вьетнамском языке, и с таким серьезным видом, что это абсурдное желание не могло не вызвать смех. Китаянка это так и поняла. Она прыснула, но сразу же прикрыла рот своей маленькой наманикюренной ручкой и стала серьезной.
- Что вы хотите? – угрожающе спросила она, на плохом французском, хотя сама все прекрасно поняла.
Гастон Жанвилль повторил свою просьбу, серьезно, учтивыми словами, но так громко, что каждый человек по дороге к дворцу ее слышал и тут же начинал хохотать. Жанвилль, казалось, не замечал этого: его лицо продолжало оставаться убийственно серьезным. Кукольное личико китаянки, наоборот, за секунду превратилось в полную ненависти маску. И от ее визга начальник караула, как будто укушенный болотной змеей, на всех парах понесся к воротам.
- Но мадам, – как раз продолжал объяснять Гастон, – не злитесь на меня. Я контролирую задницы всех проституток в Ханое, не только вашу. Речь идет о счастье всей моей жизни! Только по шраму от обезьяньего укуса я могу узнать мою Дунг. Вы должны знать, мы делали это все время так, что этот шрам всегда был у меня перед глазами. Ей так больше всего нравилось. Ваше лицо, ну, тут может сбить с толку косметика...