- Ты можешь снова сидеть, как я вижу. Я рад, что все кончилось хорошо.
Жанвилль знал, что этот вьетнамец был заядлым курильщиком и протянул ему пачку «Котаб», которых можно было вдоволь насобирать там впереди между траншей. Трофей из попавших не по назначению и треснувших французских контейнеров.
- Спасибо. Агитатор взял одну сигарету.
- Бери всю пачку, а потом сможешь забрать хоть целый мешок для других. Мы с Кенгом насобирали их для лазарета, но там хватит и для вас.
Агитатор вытащил свою зажигалку, сделанную из патронной гильзы, закурил, и с удовольствием втянул в себя дым. Потом он, походя, заметил: – Так как я тут стою, то я предложил бы после войны назвать одну из наших марок сигарет «Дьенбьенфу»!
- Ты не стоишь, а сидишь, – сухо заметил Жанвилль.
Тот, в его же духе ответил: – Причем, в отличие от тебя, у меня при этом не болит задница. Не так ли?
Жанвилль улыбнулся. – Зато я уже вообще могу сидеть, это уже многое, правда? И знаешь ли ты, кого я за это должен благодарить? Одну красивую девушку, которая два раза в день осторожно втирает в мои самые деликатные части чудодейственную мазь из волшебного сундучка профессора Тунга. Вот так!
Агитатор сообразил, что наигранная веселость Жанвилля была чем-то вроде его самозащиты от того, что ему пришлось здесь увидеть. Но с другой стороны, такие люди, как этот «шут» обогатили свои до сего момента теоретические знания о возможности изменить сознание колониальных солдат практическими примерами. Стало необходимым получить об этом ясное представление в связи с теми бесчисленными пленными, кого Народная армия захватила лишь за последние дни. О них ей теперь приходилось заботиться. Жанвилль тут мог бы во многом помочь. Но сегодня агитатор пришел к нему, чтобы попросить об услуге, которую француз мог бы оказать своим погибшим землякам.
Колониальные солдаты или нет, главнокомандующий принял решение, что они были людьми, у них были семьи, родители, жены, подрастающие дети. И они имели право знать, где погибли их сыновья, мужья, отцы.
Вопрос такта. Хотя эти мертвые при жизни очень часто становились добровольными инструментами террора и смерти.
- Нам нужны списки людей, которых мы хороним, – пояснил агитатор, – с отметкой, где они лежат. Имена, домашние адреса, служебные номера с их жетонов. Но у нас мало солдат, которые знают французский и могли бы все это делать. А с другой стороны, при такой жаре и приближающихся дождях мы не можем долго оставлять трупы непогребенными...
- Да, да, – прервал его Жанвилль, – ты меня убедил. Оставь мне бумагу и пришли все найденные у погибших личные документы!
Теперь он целыми днями сидел среди легкораненых, в тени высоких деревьев, куда грохот взрывов доносился из-за горных цепей. Он строчку за строчкой вписывал имена французских, марокканских, алжирских, немецких и других погибших. Иногда он останавливался и задумывался: – Не слышал ли я раньше этого имени? Нет, это был другой Годдар или Буве. Тот, кого я знал, был не из Марселя, нет, из Нормандии...
Ночью, одной из последних в апреле 1954 года, Жанвилль вместе с Кенгом снова отправился на фронт. До этого он посетил профессора Тунга, чтобы попрощаться. Доктор ощупал шрамы, кивнул и заметил: – Все в порядке. Зажило хорошо. Я желаю вам успеха. Уже потому, что там ценен каждый человек на той стороне, который прекратит сопротивление.
Он вызвал Ба, как раз наматывавшую выстиранные бинты. На пару минут оба остались одни. Они говорили мало, прижавшись друг к другу, и Ба прошептала: – Ты должен выдержать и вернуться, слышишь!
Он успокоил ее, сказав, что теперь будет ползать на животе по самой ужасной грязи, про осторожность ему не дадут забыть шрамы.
Вернулся Тунг. Он держал два прямоугольных куска марли с прикрепленными к ним ленточками. – Это я подготовил для наступления, – объяснил он. – Там между воронок лежит полно сгнивших трупов, вонь не дает солдатам дышать. Кроме того, это еще и вопрос гигиены.
Он показал Кенгу и Гастону, как нужно привязывать эту тряпочку, подобно повязке хирурга, перед носом и ртом.
Над горными грядами трещали молнии сквозь густые черные тучи, на нижней стороне которых отражались отблески взрывов снарядов. Оба мужчины пробирались по частично обвалившимся траншеям к французскому укреплению, обозначенному на их картах как 505, лежавшему на дороге в Туан-Гиао. Французы построили его как внешний пост системы укреплений «Доминик», он был так далеко на востоке, что его до сих пор не взяли. Но теперь ударные отряды Народной армии были готовы к его штурму. Командир встретил Жанвилля, которого уже знал, с коробкой парижских конфет, предложив их со смехом. – Угощайтесь, сегодня у нас праздник, а тут еще как раз прилетел контейнер со сладостями!