После нескольких лет торговли фунтами стерлингов Стэн Дракенмиллер сделал фонд Quantum еще более прибыльным. В 1993 году на рынке облигаций воцарились золотые времена, доходы Quantum поднялись на 63 %. На следующий год, несмотря на крушение рынка облигаций, он все еще сражался за крупицу в 4 %. 1995 год был успешным, и прибыль фонда составила 39 %7. Но все эти годы между Дракенмиллером и Соросом шел затянувшийся спор о надлежащем размере их хеджевого фонда. Опыт стерлинговой торговли показал, что масса может быть оружием в деле запугивания правительства, но он также показал, что фонд Quantum был неоправданно велик. Сорос и Дракенмиллер считали, что, придав фонду размах, они продадут фунтов стерлингов на 15 миллиардов долларов, но реально продать они смогли только на 10 миллиардов. Отсюда следует, что, если бы их фонд был на одну треть меньше, они поставили бы цель сделать продажи на 10 миллиардов долларов и на самом деле реализовали бы этот объем, зарабатывая на процентах на собственный капитал, который был бы на треть больше. Для Дракенмиллера главной целью были астрономические цифры, как результат деятельности. Его доходы были привязаны к этому, в это он инвестировал свое эго. Для Сороса же, с одной стороны, расчет был несколько иным. Он инвестировал так же много эго в масштаб своей империи, как и в размер своих прибылей. Обладание компанией мирового масштаба делало его игроком мирового масштаба, поднимая престиж его печатных трудов и благотворительности. Сорос был известен как единственное частное лицо со своей собственной внешней политикой, и он радовался тому факту, что выдающиеся государственные деятели обивают пороги его кабинета. Однажды сотрудник Сороса через голову своего начальника сообщил Дракенмиллеру, что приходит Генри Киссинджер.
«Ты хочешь переговорить с ним?» — спросил Сорос Дракенмиллера.
«А он что-то понимает?» — презрительно парировал Дракенмиллер.
«О, да! — ответил Сорос, найдя способ похвастать своими политическими связями, хотя, казалось, не был в восторге от звездной мощи Киссинджера, — я его не люблю, но он кое в чем разбирается».
Сорос и Дракенмиллер достигли компромисса касательно размера их хеджевого фонда. Soros Fund Management продолжит накапливать активы, но не все они поступят в Quantum. К 1996 году только более половины от 10 миллиардов долларов Soros Fund Management были помещены в три разных фонда: Quantum Emerging Growth, Quasar (в который инвестировали сторонние менеджеры хеджевого фонда), и Quota (которым управлял Ник Родити, скрытный макротрейдер, обосновавшийся в Лондоне). Чтобы управлять этими новыми организациями, Сорос нанял новых талантливых людей, включая экономиста по имени Арминьо Фрага, прошедшего обучение в Принстоне. Когда эти двое встретились в начале 1993 года, бразилец Фрага только что ушел с поста заместителя управляющего центрального банка своей страны. Через несколько дней Сорос предложил ему сотрудничество.
«Вот, Стэн, я нанял этого человека», — беззаботно сообщил он Дракенмиллеру.
Дракенмиллер пристально посмотрел на Фрагу, худощавого, вежливого мужчину с манерами ученого. В тот момент он, вероятно, подумал: «Интересно, как я могу управлять этим бизнесом, если не имею права выбирать тех, кто будет работать на меня?» Но через броню его беспристрастности ничего не выскользнуло наружу.
«Отлично, — сказал он. — Посмотрим, на что он способен»8.
В последующие четыре года в фонде Сороса Фрага исполнял безобидные функции менеджера хеджевого фонда: финансирование экономик развивающихся стран, которых сторонились традиционные инвесторы. Он купил облигации таких крупных латиноамериканских стран, как Бразилия и Венесуэла. Его деятельность коснулась и экзотики, такой как марроканские займы. Он скупил акции бразильских электроэнергетических компаний, которые по международным стандартам были до смешного дешевыми. В конце 1996 года Фрага присутствовал при разговоре со Стэном Фишером, номером вторым в Международном валютном фонде. Настрой был в целом оптимистичным: мексиканская валюта поднималась после кризиса, а развивающиеся рынки быстро росли. Тем не менее кто-то задал Фишеру вопрос: «Как вы думаете, какая страна станет следующей Мексикой?».