Любой, кто видел оба здания Bank of China, понимал ироничность выбора места для празднования в сентябре 1997 года. Уверенный молодой хедж-фонд Long-Term Capital Management — совершенный образец нового финансового инжиниринга.
отображенного конструкциями Пея — для своей вечеринки выбрал художественную галерею, располагавшуюся в старом основательном здании. В южном и западном направлениях лежали Индонезия и Таиланд, сражавшиеся с валютными кризисами; уютно устроившись в отеле неподалеку, премьер-министр Малайзии вел свою кампанию против спекулянтов. Но казалось, что Long-Term Capital Management не задет штормом в регионе. Его небольшая команда экономистов заработала потрясающие 2,1 миллиарда долларов в прибылях за предыдущий год; и его магическая формула, казалось, работала, невзирая на суматоху в Азии1. Престиж и знаменитость фонда отражались в списке приглашенных гостей, включающем команду ведущих боссов частного сектора и государственных финансистов, которые приехали в город для ежегодного собрания, устраиваемого МВФ и Международным банком. Когда шампанское было выпито, экономисты вернулись в свои гостиницы и обнаружили факс первой страницы Wall Street Journal. Там, в верхней части страницы, газета информировала о решении вернуть две пятые капитала их фондов, то есть 2,7 миллиарда долларов, внешним инвесторам. В новом мире стремительно повышающегося заемного капитала Long-Term Capital не нуждался в таком количестве клиентской наличности. Наращивая займы, фонд мог поддерживать свой возвышающийся портфель на более тонком фундаменте. Он мог быть амбициозным и стройным, как создание Ион Минг Пея2.
Основатель Long-Term Capital Management Джон Меривезер когда-то был одним из первых ответственных сотрудников на Уолл-стрит, которые разглядели потенциал финансового инжиниринга. Будучи восходящей звездой Salomon Brothers в середине 1980-х годов, он хотел преобразовать небольшую трейдинговую группу, которой управлял, в «почти университетское сообщество»3. Меривезер планировал нанять молодых звезд, получавших ученые степени, и поощрять их прогрессивные исследования; они должны были посещать финансовые факультеты и ездить на академические конференции. Он пригласил Эрика Розенфельда, профессора Гарвардской школы бизнеса, затем Лари Хилибранда, имевшего не одну, а две ученые степени Массачусетского технологического института. К 1990 году команда Меривезера включала Роберта Мертона и Майрона Шоулза, которые затем получили Нобелевскую премию за новаторство в опционном ценообразовании.
В середине 1980-х большинство партнеров Salomon не имели высшего образования, не говоря об ученых степенях4. Воплощением трейдинговой культуры фирмы был Крейг Коатс-младший — высокий, харизматичный мужчина, которого многие считали прототипом героя книги Тома Вулфа «Костры амбиций». Коатс управлял трейдингом государственных облигаций в Salomon традиционным способом: пока профессора Меривезера спорили о том, выходили ли отношения между двумя облигациями за нормальные рамки, или о том, замедлится ли изменчивость цен на облигации, главным инструментом Коатса была твердая уверенность в собственных инстинктах. Но очень скоро превосходство профессоров Меривезера стало очевидным. К концу 1980-х годов небольшой «факультет» приносил 90 % прибыли Salomon. Коатс ушел из Salomon Brothers после крупных трейдинговых потерь; Меривезер, в свою очередь, получил повышение и был выдвинут на должность вице-председателя. Количественная точность восторжествовала. Это был конец антиинтеллектуализма на Уолл-стрит5.
Тем не менее в этой победе была одна проблема. Если отдел Меривезера в 100 человек мог производить десятки миллионов долларов, зачем были нужны остальные шесть тысяч сотрудников Salomon? Помощники Меривезера жаловались, что плоды их мастерства распределялись по не заслуживающим того углам фирмы. Лари Хилибранд, обладатель двух степеней МТИ, выступал за прикрытие лавочки внутреннего ресторанного обслуживания, поддерживаемого Salomon к радости своих инвестиционных банкиров, и даже предлагал полностью закрыть инвестиционно-банковский отдел. В конце концов эти настроения вылились в секретную сделку: для удовлетворения продвинутых ученых верхушка Salomon выделила им фиксированные 15 % от прибылей их группы. Обеспечением гарантированной поощрительной премии Меривезер создал хедж-фонд в стенах банка. Создание хедж-фонда вместо банка было для него шагом в сторону.
Событие, вынудившее его на этот дополнительный шаг, от него не зависело. В 1991 году скандал с казначейскими облигациями, опозоривший Майкла Стейнхардта и Брюса Ковнера, запустил сильнейший кризис Salomon Brothers. Торгующий для фирмы государственными облигациями Пол Мозер постоянно жульничал на аукционах; Меривезер, ответственный за контроль Мозера, ушел из фирмы и заплатил штраф в 50 тысяч долларов, наложенный Комиссией по ценным бумагам и биржам6. Поискав новое место работы, Меривезер пришел к выводу, что нужно начать свое дело. Он решил собрать свою команду продвинутых ученых и сделать это без лишних капканов, характерных для крупного банка: для маркетинга, клиринга, урегулирования споров и операционной деятельности специалисты будут привлекаться со стороны, и не будет необходимости распределять прибыли от трейдинга, осуществляемого профессорами, по не заслуживающим того операционным отделам. Меривезеру представлялось, что он изобретает новый вид финансовой организации для новой эры. Мир, в котором маленькое братство академиков может заработать больше, чем крупный банк, нуждался в свежей структуре. Он нуждался в «Salomon без ерунды»7.