В 1993 году Стейнхардт и его коллеги-биржевики перенесли стратегию облигаций в Европу. Кризис механизма регулирования курса валют закончился, Европа держала курс на валютный союз, и этот процесс способствовал сближению процентных ставок по всему континенту. Такие страны, как Италия и Испания, которые имели слабые показатели по инфляции и, как следствие, вынуждены были компенсировать инфляцию высокими процентными ставками для инвесторов, подчинялись жестким правилам борьбы с инфляцией. Их процентные ставки стали снижаться до уровня ставок Германии. Стейнхардт и другие трейдеры «вагонами» скупали испанские и итальянские облигации, получая прирост капитала за счет снижения процентных ставок. Снова они ухватились за возможность, которую им фактически предложило правительство. Европейские политики не скрывали своих намерений ни по поводу валютного союза, ни относительно проистекающей из него конвергенции процентных ставок.
Благодаря готовности воспользоваться подобными возможностями в той мере, в какой большинство конкурентов не могло этого сделать, в начале 1990-х хеджевые фонды сильно обогатились. Старшие инвестиционные банкиры покинули Goldman Sachs и Salomon Brothers, чтобы принять участие в новой игре, и одна юридическая фирма на Уолл-стрит претендовала на роль «повивальной бабки» для новоиспеченного партнерства хеджевого фонда за 2 % в месяц5. Здание Helmsley в начале Парк-авеню, ранее знаменитое богато украшенным холлом в стиле ар-деко и своими потертыми латунными лифтами, стало известно как гостиница, где размещались хеджевые фонды. В неподписанных номерах люкс на верхних этажах небольшие группы трейдеров открыли свои офисы, беспорядочно инвестируя деньги от имени богатых клиентов. Количество хеджевых фондов резко возросло с немногим более одной тысячи в 1992 году до, наверное, трех тысяч в следующем году, и их гонорары росли почти так же быстро6. На заре появления хеджевых фондов А. У. Джонс не брал комиссионных за управление средствами, и просил лишь 20 % от прибыли с инвестиций. Второе поколение хеджевых фондов, таких как фонд Майкла Стейнхардта, требовало 1 % за управление средствами плюс 20 % от прибыли с инвестиций. Теперь, в начале 1990-х, в пьянящем ажиотаже активные новоявленные хеджевые фонды требовали «2 и 20». «Наверное, никогда за всю историю своего существования, такие немногочисленные, они не делали так много денег с такой быстротой», — с восхищением сообщалось в статье журнала Forbes7.
Быстрые деньги не обошлись без разногласий. Энергичная деятельность теневого банка Стейнхардта, которой подражало большинство других крупных фондов, побудила его купить большое количество недавно выпущенных правительственных облигаций, что в какой-то момент привело к эффективному захвату рынка. В апреле 1991 года на аукционе казначейства Стейнхардт и Брюс Ковнер сделали между собой ставки на сумму 6,5 миллиарда долларов из 12 миллиардов, в которые оценивались бумаги, подлежащие выпуску. Затем они ссудили эти бумаги спекулянтам, играющим на понижение («медведям»), и выкупили их обратно, закончив приобретением облигаций на сумму 16 миллиардов долларов — другими словами, существенно больше, чем 100 % рынка8. Так как облигации подскочили в цене, спекулянты, играющие на понижение, пытались выйти из игры, но выкупить ценные бумаги они не могли, ведь рынок целиком принадлежал Стейнхардту и Ковнеру, а они ничего не продавали. Жертвами этого «короткого сжатия» (ситуации на рынке, когда «медведи» сталкиваются с повышением цен) пали Goldman Sachs, Salomon Brothers и Bear Stearns. Едва ли это был тот случай, когда акулы пожирают невинных. Но неизбежно нашелся тот, кто подал иск в суд. После трех лет судебных тяжб Стейнхардт и Ковнер согласились на выплаты, не признав себя виновными. Стейнхардт согласился выплатить спекулянтам 40 миллионов долларов компенсации, а Ковнер выплатил 36 миллионов долларов9. И словно одной стычки с законом было недостаточно, на обоих подали иск за несоблюдение правил на аукционе казначейства в мае. И снова они пошли на мировую, по условиям которой они выплатили компенсации истцам10.