В этом сообщении в действительности не говорится о «шкурах без волос», а трактуется вопрос о подделывании мехов[29].
Если обращение кожаных денег не подтверждается ранними источниками, то обращение мехов зафиксировано весьма основательно. К X в. относится приведенное выше (стр. 18) свидетельство Ибн-Русте; в XII в. об обращении меховых денег писали Низами[30] и Ахмед Тусский[31], а в 1253 г. о том же сообщил Рубруквис[32]. В 1412–1414 гг. о меховых деньгах новгородцев писал Жильбер де Ланноа, уже как о частях шкурок[33], а в XVI в. о том же как о явлении, имевшем некогда место в Древней Руси, – Герберштейн[34]. Подтверждения свидетельствам о меховых деньгах содержатся и в некоторых русских художественных памятниках. Известна икона XV или XVI в. с изображением новгородского архиепископа Иоанна-Илии, передающая сюжет второй половины XII в. и изображающая ногаты в виде звериных шкурок[35]. Неоднократно в литературе анализировались также изображения знаменитых летописных миниатюр XVI в. к тексту о денежных реформах XV в. в Новгороде и Пскове, на которых обмен кун на артуги изображается в виде обмена шкурок на монету[36].
Существование мехового обращения и видимая связь его с куной системой постоянно заставляли сторонников всеобщих русских меховых денег различать в древнерусском денежном обращении два круга денежных единиц: серебряные единицы (слитки, «гривны серебра») и меховые единицы (последние, как уже отмечено, зачастую произвольно заменялись кожаными). Вполне понятно, что и метрологическим источником для решения проблемы происхождения и развития русских весовых единиц при таком освещении вопроса могли служить только денежные единицы первого круга – слитки. Меховые единицы могли иметь только теоретический «вес» – как отношение к цене имеющих вес слитков, что нисколько не способствует расширению круга метрологических источников.
Между тем из года в год нумизматика собирала громадный материал, свидетельствовавший о том, что в Древней Руси в значительных количествах имелась серебряная иноземная монета. Пока этот материал был не обобщен, пока знания о хронологии бытования на Руси иноземной монеты не были приведены в систему, сами факты частых находок кладов с восточными и западными монетами делали свое дело.
Параллельно с развитием теории всеобщих меховых денег значительным кругом исследователей разрабатывалась теория всеобщих же металлических денег Древней Руси. В трудах Г. Успенского[37], М. Т. Каченовского[38], И. Д. Беляева[39], П. С. Казанского[40], М. П. Погодина[41] и других авторов вопрос о характере денежного обращения Древней Руси решается с такой же прямолинейностью, с какой он решался в исследованиях ортодоксальных последователей меховой теории. Как те, так и другие не ставили вопроса о хронологии металлического или мехового обращения, а решали проблему в целом. Если для «меховистов» не существовало металлических денег вообще (кроме, конечно, слитков), то для сторонников металлической теории точно так же вообще не существовало меховых денег. При этом «металлисты» стремились сомкнуть обращение монет раннего времени с собственными удельными русскими монетами, заполняя хронологический пробел между ними ссылками на «несохранившиеся» материалы и выдуманной или поддельной монетой Ивана Калиты, Даниила Александровича и других князей, которые в действительности еще не чеканили монету.
Стремление отыскать материал для заполнения всех хронологических лакун монетного обращения остро проявилось и в спорах о датировке древнейших монет Владимира и Святополка, не утративших свою остроту и в наше время.
Отмеченная тенденция, существовавшая в нумизматических исследованиях прошлого века, вполне понятна и закономерна. Однако вряд ли ее можно назвать полезной. Она постоянно приводила к сильнейшему произволу в датировках нумизматических памятников, действительно обращавшихся на Руси, к преувеличению малозначительных фактов и к преуменьшению роли значительных групп памятников. Проявилась она и в первом большом исследовании монетного веса Древней Руси, принадлежащем перу Д. И. Прозоровского[42]. Д. И. Прозоровский был последовательным сторонником теории металлических денег. Он хорошо сознавал, что иноземная монета, оказавшаяся на территории Древней Руси, начинала здесь жить своей второй жизнью и что поэтому и изучение денежно-весовых систем русской древности лежит на пути исследования весовых особенностей таких иноземных монет. Однако в освещении закономерностей древнего монетного обращения он оказался нумизматически беспомощным, совершенно не понял значения восточной монеты в русском денежном обращении и, следуя Ф. И. Кругу, наивно веровал в существование сильнейшего воздействия на русскую систему византийского солида. Д. И. Прозоровский ни словом не обмолвился о трудах X. Д. Френа и П. С. Савельева, открывших целый мир «мухаммеданской нумизматики в отношении к русской истории». Громадный материал восточных дирхемов и западноевропейских денариев остался вне его исследования.
Крупнейшей заслугой историков прошлого века в деле разработки проблем русской денежной метрологии было окончательное выяснение системы древнерусского денежного счета. Трудами многих исследователей, среди которых в первую очередь должны быть названы П. С. Казанский[43] и П. Н. Мрочек-Дроздовский[44], куны, ногаты, резаны были приведены в закономерное отношение к гривне и между собой. Строение скелета денежных систем было выяснено. Оставалось нарастить на этот скелет тело фактического материала, приведя данные веса различных монетных групп в соотношение с системой денежного счета. Если Прозоровский еще не мог правильно определить эти группы, то к концу XIX в. вопрос о хронологии монетного обращения Древней Руси стал значительно яснее.
А. В. Орешников окончательно обосновал общую дату возобновления монетной чеканки в XIV в. и доказал, что ранее времени Дмитрия Донского великие и удельные князья монету не чеканили[45]. И. И. Толстым монеты Владимира и Святополка были привязаны к рубежу X–XI вв.[46] Благодаря исследованиям В. Г. Тизенгаузена утвердился вывод о прекращении ввоза арабских монет на Русь в начале XI в.[47] Новые материалы не опровергали обоснованное Б. Кене еще в 1850 г. утверждение о том, что западноевропейские денарии позднее XII в. на территорию Восточной Европы не приходили. Монетный материал русского обращения постепенно приводился в хронологическую систему; преобладающие в том или ином периоде монеты становились на свои места. Рос нумизматический материал, но вместе с тем все яснее становился обширный безмонетный период, существование которого долго не постигалось сторонниками всеобщего металлического обращения.
В 1901 г. было опубликовано большое метрологическое исследование А. И. Черепнина[48]. В нем было вполне четко сформулировано мнение о первостепенной важности восточных монет VIII–XI вв. для развития русского денежного обращения. Эту мысль А. И. Черепнин развивал и пропагандировал в ряде статей[49]. Особое внимание он обратил на встречаемые в кладах обломки монет, в которых он хотел видеть разные номиналы системы, находящиеся во взаимной метрологической связи и соответствующие 1/3, 1/4, 1/8, 1/12, 1/24 и даже 1/40 дирхема[50]. Однако выводы из его скрупулезно точных взвешиваний обломков не внушают доверия. Располагая весьма немногочисленным материалом для взвешивания, А. И. Черепнин не сумел, да и не мог привести результаты своего исследования в связь с системой денежного счета. Куны, ногаты, резаны и веверицы остались такими же загадочными величинами, как и прежде.
29
Спасский И. Г. Из истории древнерусского товароведения // Кратк. сообщ. ИИМК АН СССР. Вып. 62. М., 1956.
32
Вильгельм де Рубрук. Путешествие в восточные страны / Пер. А. И. Малеина. СПб., 1910. С. 135.
35
Гусев П. Л. Икона св. Иоанна (Илии) Архиепископа в деяниях и чудесах // Вести, археол. и ист., изд. СПб. археол. ин-том. Вып. XV. СПб., 1903. С. 39, сл., 74, 75, рис. 23; ТрутовскийВ. К. Новые первоисточники для истории ценностей допетровской России – художественные // Ин-т археол. и искусствозн. РАНИОН. Тр. отд. археол. I. М., 1926.
36
Трутовский В. К. Русские меховые ценности и техника чеканки монет на миниатюрах XVI века // Нумизмат. сб. Т. I. M., 1911; Арциховский А. В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. М., 1944. С. 98, сл.
39
Беляев И. Д. Очерк истории древней монетной системы на Руси // Чтения в Имп. о-ве Ист. и Древн. Российских. № 3. М., 1846; Он же. Били ли на Руси монету до XIV столетия? // Зап. имп. АО. Т. V. СПб., 1853.
40
Казанский П. С. Исследования о древней русской монетной системе в XI, XII и XIII веке // Зап. имп. АО. Т. III. СПб., 1851.
41
Погодин М. П. Исследования, замечания и лекции о Русской истории. Т. VII. М., 1856. С. 322–364.
43
Казанский П. С. Исследования о древней русской монетной системе// Зап. имп. АО. Т. III. СПб., 1853.
44
Мрочек-Дроздовский П. Опыт исследования источников по вопросу о деньгах Русской Правды. М, 1882.
45
Орешников А. В. Русские монеты до 1547 г. // Российский исторический музей. Описание памятников. Вып. I. M., 1896.
46
Толстой И. И. Древнейшие русские монеты великого княжества Киевского. СПб., 1882; Он же. Древнейшие русские монеты X–XI вв. // Зап. РАО. Т. VI (нов. сер.). СПб., 1893.
47
Тизенгаузен В. Г. О саманидских монетах // Зап. имп. АО. Т. VI. СПб., 1853; Он же. Монеты Восточного Халифата. СПб., 1873.
48
ЧерепнинА. И. О гривенной денежной системе по древним кладам // Тр. MHO. Т. II. М., 1901.
49
Черепнин А. И. Значение кладов с куфическими монетами, найденных в Тульской и Рязанской губерниях. Рязань, 1892 (Прил. к Тр. Рязан. Уч. архивн. комисс. за 1891 г.); Он же. Коростовский клад. Рязань, 1892 (Прил. к Тр. Рязан. Уч. архивн. комиссии за 1892 г.).