Даниэль Шульман
Денежные короли. Эпическая история еврейских иммигрантов, преобразовавших Уолл-стрит и сформировавших современную Америку
@importknig
Перевод этой книги подготовлен сообществом «Книжный импорт».
Каждые несколько дней в нём выходят любительские переводы новых зарубежных книг в жанре non-fiction, которые скорее всего никогда не будут официально изданы в России.
Все переводы распространяются бесплатно и в ознакомительных целях среди подписчиков сообщества.
Подпишитесь на нас в Telegram: https://t.me/importknig
ПРЕДИСЛОВИЕ
В мой тридцатый день рождения мы с папой проехали шесть миль от его квартиры в Верхнем Ист-Сайде Нью-Йорка до Уильямсбурга, где он рос до средней школы, а затем его семья переехала через весь район в Бенсонхерст. Его старый район находился всего в двадцати минутах езды, но он измерял это расстояние десятилетиями. «Я полжизни пытался выбраться из Бруклина», — шутит он. «Зачем теперь возвращаться?»
Мы пообедали в Peter Luger, культовом стейк-хаусе, расположенном в тени Уильямсбургского моста. Основанный в 1887 году, он когда-то был меккой для местных влиятельных лиц. Это был первый визит отца. Его родители вели кошерное хозяйство, и, кроме того, с деньгами было туго. После этого я предложил попытаться найти дом его детства — пятиэтажный кирпичный дом на Маккиббин-стрит, где его семья жила в трехкомнатной квартире на третьем этаже. Он и два его брата занимали одну маленькую комнату, а их родители — другую. Мой отец, самый младший в их семье из пяти человек, вспоминал, как часто спал на диване в гостиной, спасаясь от клаустрофобии двухместной кровати, которую он делил со своим средним братом Марвином. Многие из его самых ярких воспоминаний связаны с улицей Маккиббин: непередаваемый аромат маминых грибенов, еврейского деликатеса из жареного лука и куриных шкурок; звук, с которым ледоруб поднимается по лестнице, чтобы сделать свою доставку; успокаивающий ветерок на крыше в знойные летние ночи; сладкое жжение от соприкосновения ручки метлы со спалдином во время соседских игр в стикбол.
Квартира также вызывала горькие воспоминания о вспыльчивом и жестоком отце, который наводил порядок с помощью ремня и кулаков и в конце концов ушел из семьи к любовнице, а также о страхе, злости и неуверенности, которые последовали за этим.
Отец смотрел в окно, когда мы проезжали мимо бутиков и баров Бедфорд-авеню, словно изучал марсианский пейзаж. Это были не те грязные улицы, на которых он жил в эпоху депрессии. Наконец мы свернули в его старый квартал, на обшарпанную и покрытую граффити улицу с односторонним движением, отходящую от Бушвик-авеню. Здание, как мы обнаружили, было снесено. Этот район был одновременно и совершенно другим, и удивительно узнаваемым. Это по-прежнему был район иммигрантов, но там, где раньше говорили на идише, теперь говорили по-испански.
Мы припарковались и пошли пешком, папа указывал на достопримечательности, которые помнил: P.S. 147, где он учился в начальной школе; приземистую кирпичную библиотеку на соседней улице. «Мы жили почти как в Европе», — заметил он, объяснив, что, когда он рос, каждая из близлежащих улиц могла быть отдельной страной. «Итальянцы жили в соседнем квартале», — сказал он, указывая на улицу. Цыгане «жили в витринах магазинов». Евреи — его народ — жили на Маккиббин-стрит.
Богатые и ассимилированные немецкие евреи, жившие в верхней части Манхэттена, называли его народ Ostjuden, «восточными евреями». Это были преследуемые и обедневшие иммигранты из современных Венгрии, Польши, России и Украины, которые в конце XIX — начале XX веков сотнями сходили с пароходов в нью-йоркской гавани и рассеивались по Нижнему Ист-Сайду, Уильямсбургу и другим еврейским анклавам, собираясь в таких домах, как тот, что на Маккиббин.
Моя бабушка Лена иммигрировала в Нью-Йорк в начале 1900-х годов из Перемышлян — города на территории современной Западной Украины, который в то время был частью владений Австро-Венгерской империи. Ей было восемь лет, и она путешествовала одна, надев на шею табличку, чтобы дядя, которого она никогда не видела, узнал ее при высадке (так рассказывают в моей семье). Мой дедушка Элиас — так его все называли — тоже приехал в Нью-Йорк ребенком, отправившись из портового города Либау (современная Латвия) вместе с родителями и братьями осенью 1905 года, во время вспышки антиеврейского насилия в Палеополе — территории на западной окраине Российской империи, где царь разрешил жить евреям.
Лена работала в кондитерской на Манхэттене, а Эл, крутой парень с района, работал шофером, продавцом и грузчиком на сайте. Благодаря своим связям в местном аппарате Демократической партии он в конце концов получил работу в Налоговом управлении.