В том же году Селигманы поднялись на еще большую высоту в финансовом рейтинге, когда в партнерстве с N.M. Rothschild & Sons, лондонским отделением международного банковского гиганта семьи Ротшильдов, выпустили облигации правительства США. Но сделка прошла не совсем так, как планировал Джозеф.
Селигманы изначально организовали свой собственный синдикат из американских и европейских банкиров для участия в тендере на покупку облигаций, но Министерство финансов выразило желание, чтобы они сотрудничали с Ротшильдами. Селигманы, несмотря на свои недавние успехи и значительное политическое влияние Джозефа, все еще не были на одном уровне с Ротшильдами, которые ясно дали это понять, когда диктовали свои условия: Селигманы получат всего 28 процентов акций в выпуске, не будут иметь права голоса при управлении им, а имя их фирмы не будет фигурировать в рекламе, продвигающей продажу облигаций. Престиж от сотрудничества с Ротшильдами стоил того, чтобы терпеть определенные неудобства. Но что толку, если Селигманы не получат счета и, соответственно, права на хвастовство? Джозеф бился над этим вопросом до тех пор, пока Ротшильды наконец не согласились включить Селигманов в рекламу — разумеется, под их собственной фирмой и гораздо более мелким шрифтом.
«Теперь, когда лед растоплен, я хочу, чтобы ты развивал эту связь», — наставлял Джозеф Исаака, который стал частым гостем в Нью-Корте, лондонской штаб-квартире Н.М. Ротшильда. Исаак вспоминал, как однажды пришел в субботу к барону Лайонелу Натану де Ротшильду, сыну основателя фирмы, в его дом, где тот соблюдал шаббат. Сидя за столом, заваленным документами, пожилой банкир воспользовался случаем, чтобы напомнить Исааку о своем превосходстве не только в финансовых, но и в духовных вопросах: «Я лучший еврей, чем ты. Ты ходишь на дела по субботам. А я нет. Моя контора закрыта».
Айзек, всегда готовый к ответу, ответил: «Думаю, по субботам в этой маленькой комнатке вы делаете больше дел, чем я за всю неделю в своем офисе!» (В конечном итоге Айзек не был достаточно дипломатичен, чтобы развивать связи с Ротшильдом. В конце 1870-х годов, когда Seligman Brothers вместе с Н.М. Ротшильдом работали над очередным выпуском американских облигаций, у Айзека произошел напряженный обмен мнениями с преемником барона Ротшильда, его старшим сыном Натаном. По словам сына Айзека, сэра Чарльза Селигмана, Айзек покинул их встречу и с того дня «больше не имел никаких личных контактов с N.M. Rothschild & Sons».
Несмотря на то что в течение нескольких месяцев после паники дела у селигманок пошли на поправку, кризис принес экономические разрушения на долгие годы. Экономика США и некоторых европейских стран погрузилась в затяжную депрессию. Безработица росла, фабрики закрывались, тысячи предприятий разорялись. В период спада финансовые магнаты скупали акции железных дорог и больные предприятия за копейки, создавая огромные монополии, которые стали отличительной чертой Позолоченного века.
Паника 1873 года считается одним из первых международных финансовых кризисов, и в некоторых отношениях, от шатких ипотечных бумаг, лежащих в основе железнодорожного бума, до кредитного кризиса, усугубившего ситуацию, она имела сходство с финансовым крахом 2007–8 годов, который привел к исчезновению Lehman Brothers и поставил под угрозу Goldman Sachs и другие давно существующие фирмы. В 1873 году кризис отделил пшеницу от плевел на Уолл-стрит, и Леманы и Маркус Голдман оказались в числе финансистов, которые вышли из кризиса невредимыми и процветали в постпанковские годы. Голдман продолжал свой осторожный бизнес по выдаче кредитов торговцам в центре города, недооцениваемый конкурентами, пока он спокойно закладывал кирпич за кирпичом своей финансовой империи. Что касается Леманов, то в октябре 1873 года, через месяц после паники, они похвастались компании R.G. Dun & Co., что «никогда не были так легки в денежных делах, как сейчас, настолько, что у них нет никаких долгов». Конечно, это заявление могло быть просто болтовней больной фирмы, стремящейся защитить свой кредитный рейтинг. Поэтому агентство проверило утверждения Леманов у их конкурентов. Все оказалось верно: «Мы считаем их заявление подтвержденным».
В Kuhn Loeb инстинкт Соломона Лоэба, который умел говорить «нет», также приносил свои плоды. Как и Леманы, партнеры фирмы утверждали, что у них нет денег. К началу 1874 года они утверждали, что оценка компании Р.Г. Даном — менее миллиона долларов — слишком низка. Один только Лоэб, настаивали они, обладал более чем миллионом наличными. На самом деле фирма стремилась к расширению и привлечению новых партнеров. Один из них, молодой предприимчивый банкир из Франкфурта, выглядел особенно многообещающе.