— Нельзя, — со свойственной мне железной логикой признала я и понуро побрела домой.
Мое обращение к коллегам с просьбой достать мне книги по математике, но без формул сперва вызвало у них дикий хохот, потом совершенно естественное сомнение в моей умственной полноценности и, наконец, — искреннее сочувствие. Юсупов попытался мне помочь и принес одолженный у кого-то из друзей труд тридцать пятого года с интригующим названием «Что есть математика?», почти не содержащий формул, зато украшенный картинками, однако и этот шедевр был отвергнут строгой дамой. С присущей ей проницательностью она заметила, что книга, изданная так давно, не может содержать последних достижений моей науки, а требуются непременно последние достижения. Но без формул.
В голове у меня явно произошло нечто вроде короткого замыкания. По любому поводу, в любую фразу я начала неожиданно вставлять: «Но без формул».
— Хочешь ли ты рыбы? — спрашивала меня мама, сильно обеспокоенная содержанием фосфора в моих мозгах.
— Хочу, — отвечала я. — Но без формул.
— Придешь ли ты ко мне в гости? — интересовалась подруга.
— Приду, — радовалась я. — Но без формул.
— Будем ли мы писать контрольную? — терроризировали меня студенты.
— Разумеется, — грозно кивала я. — Но без формул.
Чем повергала их в уныние, поскольку обычно я позволяла им пользоваться на контрольной любыми формулами и шпаргалками.
Я обегала массу библиотек — с нулевым эффектом. Там вообще не нашлось англоязычных книг по математике, изданных за последние годы. Подумав, я перестала этому удивляться: иностранные книги дороги, а у библиотек едва хватает денег на зарплату сотрудникам. Поступления в основном заканчивались восемьдесят восьмым годом.
Сложившаяся ситуация больше всего напоминала сказку об умной дочери рыбака, которая должна была явиться к королю не голая, не одетая, не сытая, не голодная и не днем, не ночью. Тем не менее, как и в ее случае, выход нашелся. В конечном итоге я получила искомое. Правда, по большому счету обе книги не были научными, однако заведующую кафедрой вполне удовлетворили. Во-первых, Юсупов в светлую минуту посоветовал подсунуть ей «Математикал ревьюс». Данное издание представляет собой нечто вроде международного журнала, состоящего из кратких аннотаций на наиболее заметные математические публикации последнего времени. Поскольку сами результаты там не приведены, а дается лишь их оценка, то формул и впрямь почти нет.
«Математикал ревьюс» явно очаровали англоговорящую даму своим внешним видом, и немудрено — ведь каждый том имеет формат огромного альбома и толщину почти в тысячу страниц, а обложка на нем небесно-розового цвета. Этот шедевр полиграфического искусства не влезает ни в одну сумку, поэтому я была вынуждена таскать его в руках, причем каждый второй прохожий выворачивал себе шею, пытаясь насладиться его лицезрением. Впрочем, возможно, все они пытались насладиться лицезрением моей походки, под тяжестью долгожданной ноши несколько лишившейся грациозности.
— Нет чтобы принести это сразу, — ласково попеняла мне заведующая. — А пытались меня уверить, что такого не бывает!
Понравилась ей и вторая книга, одолженная мне Игорем. Один его знакомый приобрел ее в Америке для своего семилетнего сына. Книга называлась «Математика для всех». Правда, меня несколько удивил выбор этого произведения в качестве чтения для ребенка. На первых же страницах там обсуждался вопрос происхождения цифр и уверенно утверждалось, что «О» есть изображение женского полового органа, а «3» — мужского. Однако если подобная математика годится «для всех», то, выходит, и для семилетнего ребенка тоже? По крайней мере для заведующей она сгодилась.
Только не подумайте, что на этом мои мытарства кончились. Вовсе нет! Они перешли на новую стадию. Каждому, кто учился в институте, знакомо такое тесно связанное с иностранными языками понятие, как «сдача тысяч». Это означает, что ты должен перевести сколько-то тысяч знаков английского текста. В университете, например, мы за семестр сдавали сто тысяч знаков. Но в данном случае заведующая кафедрой решила не мелочиться. В качестве допуска к экзамену она потребовала от меня сдачи миллиона (!) знаков технического и двухсот тысяч газетного текста, а для контроля прикрепила ко мне милую старушку, чьим единственным недостатком была феноменальная добросовестность.
В результате два месяца я занималась исключительно иностранным языком. Я уже абсолютно забыла, что у меня есть диссертация и я должна над нею работать. Свой «сизис» (так называют диссертацию англичане) я могла воспринимать только как повод рассказать о нем на английском (поскольку таковой рассказ входил в программу экзамена, старушка тренировала меня и в нем). Признаюсь, я до сих пор привычно называю диссертацию сизисом.