– Машину угнали? – деловито поинтересовался он.
– Откуда у нас машина? – удивилась я. – Такая вещь с нами приключилась, даже не знаю, как начать. – Тут я на Веру Сергеевну покосилась, та была женщиной с пониманием и незамедлительно удалилась, хоть и выглядела при этом слегка недовольной.
– Начинай сначала, – усмехнулся Гоша, хрустко раздавив кулаком грецкий орех. Во мне созрела убежденность, что он нас спасет.
– Ладно, – вздохнула я, – дело такое…
И стала излагать. По мере моего изложения лица Соньки и Игорька менялись, сначала они слегка вытянулись, потом обеспокоенно нахмурились, а затем и вовсе стали выглядеть очумелыми. Сонька, естественно, в своих эмоциях заметно опережала Игорька. Тут надо пояснить, что с историей, происшедшей с нами, я поступила весьма художественно, то есть несколько, а если быть точнее, весьма существенно отступила от правды. О моем личном присутствии при захоронении и речи не было. Из моего рассказа выходило следующее: покойный Максимыч 29 апреля ночью видел двух мужчин, которые подозрительно вели себя на кладбище. Утром, движимые любопытством, мы обследовали свежевырытую яму и на дне ее обнаружили медальон: в овале две сплетенные змеи. Далее следовал рассказ о гибели Максимыча, краже Славкой Сонькиного имущества и последующем Славкином исчезновении.
К концу рассказа Гоша орехи не щелкал, сидел потупившись и явно ощущал неловкость. Я с печалью поняла, что он вряд ли поможет нам, и поздравила себя с тем, что разумно поостереглась рассказывать историю в ее первозданном виде. Я замолчала, хлебнула остывшего чаю и уставилась на Гошу.
– И чего? – спросил он, явно туго соображая.
– Если из-за этой ямы погиб сосед и исчез Славка, значит, в ней что-то было.
– Или кто-то, – влезла Сонька, долгое молчание отрицательно сказалось на ее здоровье, она даже слегка посинела.
– Если Славка сказал, откуда у него медальон, значит, Соньке надо ждать гостей.
– Почему мне? – испугалась та.
– Потому что медальон обнаружился у тебя, – злорадно ответила я. Сонька заревела.
– Да, – Гоша покачал головой. – Вляпались вы. Чё сунулись-то, зачем взяли?
– Как же не взять-то, Игоречек, – заблеяла Сонька. – Ведь золото, а мы женщины бедные…
– А от меня вы чего хотите? – задал Гоша вполне разумный вопрос.
– Хотим, чтобы ты нас спас, – ласково пояснила я, считая, что это должно его воодушевить. – У тебя… большие связи, так вот, не мог бы ты узнать, кому этот медальон интересен, и объяснить ему, что мы всей этой истории – сбоку припека.
Гоша хмурил лоб и сопел.
– Да, слышал я про этот медальон, – заявил он наконец весьма неохотно. – Есть в городе человек, Витька Рахматулин. Крутой, полгорода под ним ходит. Вот один из его ребят перед Первым мая пропал, зовут Илья Большаков, у него такой медальон имелся. Слухи разные ходят, то ли убили его, то ли сам сбежал, и вроде при нем были большие деньги. Очень большие, не для вас и меня, для Рахматулина. Соображаете?
– Дела, – сказала Сонька. – А где же они? Ничего при нем… – Я пнула ее ногой со всей силы, на которую была способна, и она заткнулась, но ненадолго. – Гош, так ты сходи к этому типу и объясни, что к чему, как медальон к нам попал, и все такое…
Гоша криво усмехнулся:
– Ага, будет он меня слушать. – Представляю, чего ему стоило это признание, стало ясно: дела наши из рук вон плохи.
– Может, послушает? – не унималась Сонька.
– Как же, меня и близко к нему не подпустят. Во-первых, я из другой команды, мне придется своим объяснять, что к чему, а во-вторых, не тот я человек, чтобы Рахматулин меня слушал.
– Ладно, – сказала я, придав своему голосу возможную теплоту. – Нет так нет, попробуем еще что-нибудь придумать.
– Может, вам уехать ненадолго, Маргарита? – предложил он. – Ну, пока я все не выясню и вообще..
– Куда ехать, Игорь? У меня работа. И на что жить?
– Кое-что у меня есть… Ты не думай. – Далее он стал путано объяснять, что именно я не должна думать. Сонька все это время пребывала в подозрительной задумчивости, я поначалу решила, что она готовит себя к бегству с последующей эмиграцией, но по нездоровому блеску в глазах поняла, что это не так. Сонька размышляла. Дело это для нее трудное и поглощало подругу целиком. Мы выжидательно смотрели на нее, не решаясь прервать столь важный процесс. Тут она подняла брови и спросила:
– А этому Витьке Рахматулину сколько лет?
Гоша задумался.
– Да, наверное, ваш ровесник.
– Он, случаем, раньше не жил на Садовой? Гимнастикой не занимался?
– Он и сейчас на Садовой живет, коттедж отгрохал в три этажа. А гимнастикой… Точно, ведь кто-то говорил мне, что он чуть ли не чемпионом был, ей-богу!
Сонька плотоядно ухмыльнулась.
– А выглядит он как? Невысокий, смуглый, темные волосы и светлые глаза, на подбородке шрам, хотя, теперь он, может, и не заметен.
Лицо Гоши по мере описания становилось все более озадаченным.
– Точно, – кивнул он, с любопытством глядя на мою подружку. – Я его два раза видел, близко. Про шрам не скажу, не заметил, а все остальное – точняк.
Я хмурилась и смотрела на Соньку: ее связи с уголовным миром были для меня новостью. – Где его можно найти? – между тем спросила она. – Домой как-то неудобно, вдруг женат.
– Он постоянно бывает в ночном клубе «Айсберг». В нижнем баре у него что-то вроде штаб-квартиры.
– Ясно, – сказала Сонька, поднимаясь, – считай, дело в шляпе.
– Может, объяснишь? – поинтересовалась я, когда мы уже были в моей квартире.
Сонька обворожительно улыбнулась и заявила:
– Он мой одноклассник. В девятом и десятом классе был в меня влюблен. До безумия.
Это естественно – влюбиться в Соньку мог только сумасшедший или предрасположенный к помешательству.
– Шрам на подбородке – на память обо мне, на коньках катались. – Далее я выслушала первый рассказ о Витьке Рахматулине, за ним последовал второй, третий, потом рассказы хлынули бесконечным потоком.
– Стоп, – сказала я, – нам нужно его найти, и желательно сегодня.
Сонька кивнула:
– Поедем в «Айсберг». – Тут она на мгновение задумалась, а затем развернула кипучую деятельность. – Подумай, что наденем. Надо ж выглядеть. Не могу я предстать перед ним ободранной кошкой.
Все мои вещи были извлечены из шкафа и разбросаны на диване.
– Ну? – спросила Сонька, примеряя фиолетовое платье.
– Нормально.
– На тебе лучше, ты его и наденешь. А я малиновый костюм.
– Но там пятно.
– А чего до сих пор в чистку не снесла? Живешь – свинья свиньей.
– Свинья та, кто пятно поставила.
– Это я, что ли?
– А то…
– Пятно большое?
– А ты умеешь ставить маленькие?
– Ну, иногда.
Мы занялись пятном. Сонька успела рассказать еще пяток историй об однокласснике, но они не показались мне особенно полезными из-за срока давности. С пятном было покончено, и мы занялись корректировкой внешнего вида.
– Он, кстати, неровно дышал к блондинкам, слышь, белокурая бестия…
– Как же он с тобой оплошал?
– Я – это я, ты ж понимаешь… – Я понимала. – В общем, на девок он всегда заглядывался, боек был… С возрастом эта черта должна усилиться, я правильно выразилась?
– Правильно.
– Вот. Нам главное – к нему подъехать, а там не я, так ты его сделаешь. В юности он был очень ничего.
– А кто из вас кого покинул? – спросила я, и Сонька задумалась.
– Черт его знает, годов-то сколько… Я хочу сказать, не вчера это было, разве вспомнишь?
– Да уж, не вчера, – согласилась я, – но лучше б ты вспомнила, а ну как он на тебя здоровенный зуб имеет.
– Да брось ты, старая любовь долго не забывается, вот увидишь, встретит как родных.
Мне очень хотелось поверить в это. Подготовка к встрече была закончена, но отправляться в клуб было еще рано, и я решила использовать это время для инструктажа.