Ребятам разрешили выйти на улицу, и с этого момента они уже были свободны, как ветер. Некоторых немедленно от здания мясокомбината и сдуло. Самые примерные постояли подождали Петра Брониславовича. Но не дождались и разошлись по домам.
Потому что Пётр Брониславович разговаривал с Галиной возле проходной. Галина Гавриловна улыбалась, слушая Петра Брониславовича, и тому казалось, что на её белом халате тут и там расцветают яркие цветы.
Моментально Пётр Брониславович и Галина назначили друг другу свидание на вечер, чтобы разговор, начавшийся возле проходной и завершившийся там же по причине продолжения рабочего дня Галины Гавриловны, мог возобновиться. К большому удовольствию и того, и другой.
А Арина и Витя неспеша шли по тротуару и думали, как быть дальше.
- Ничего. - успокоила Арина начинающего сыщика. - Сегодня мы сделали важное дело. Воришку нам явно удалось подсадить на нашу приманку.
- Ну кто он? - спросил Витя. - Я, если честно, никого не выявил.
- Зато я видела. - Арина подняла палец кверху. - Но не скажу тебе пока всё равно. Хорошо, что выхватить воришке телефон не удалось - суета такая была, что я бы не успела его за руку поймать... Так что теперь воровское лицо обязательно должно клюнуть на наш телефон. Остаётся только ждать, Витя. И не терять бдительности.
- Согласен.
Глава ХI
Любовь
Петр Брониславович с трепетом ожидал второго свидания, которое назначила ему Галина Гавриловна.
Тщательно принаряжаясь, Пётр Брониславович пытался представить картины будущей встречи с прекрасным технологом. Воображение рисовало ему почему-то высокую гору, с которой, в морозном сиянии, они несутся с Галиной на лыжах, взявшись за руки. Пётр Брониславович сам не мог понять, почему именно в таком виде рисуется ему будущее свидание, тем более что назначила его Галина Гавриловна в кафе "Музыкальная кошка", а не на горнолыжном курорте. Он попытался отвлечься и представить что-то более соответствующее правде жизни. На память пришли почему-то стихи Антона Мыльченко:
...Я твой клювик, как улыбку,
Вспоминаю в жизни зыбкой.
Пётр Брониславович разозлился и попытался вспомнить стихи какого-нибудь более известного поэта, вспомнил почему-то "Сижу за решёткой в темнице сырой", в волнении перепутал галстуки и повязал старый, а не тот, что собирался, - новый и модный, купленный специально для этого свидания.
"Всё, - решил Пётр Брониславович, выходя из дома, - ну держись теперь, поэт Мыльченко, со своими стихами! Вот только попадись мне в руки на ближайшем уроке, я тебе устрою такую пробежку, такую спортивную спецпрограмму, что вся поэзия из головы выскочит! Выскочит, Мыльченко, так и знай! Останется одна проза. То есть нет! И прозы никакой не останется. А будут у тебя в голове только цифры и факты по всем школьным предметам. Ишь, поэт, сбивать меня с мыслей. Снегирёк, снегирёк..."
Самым обидным оказалось то, что на протяжение всего свидания Пётр Брониславович так и не смог сказать Галине Гавриловне всего того, что собирался. Детские стишки, от воспоминания о которых Пётр Брониславович так старательно хотел избавиться, почему-то преследовали его. И чем больше Пётр Брониславович старался о них не думать, тем активнее они всплывали в его памяти. Только начинал он развивать какую-либо мысль, как на ум приходил обязательно один из поэтических опусов Антоши.
И в моём дому мы будем
Проживать, как чудо-люди!
"Чудо-люди, чудо-юди... Ну что такое!" Вот что вертелось в голове у Петра Брониславовича, когда он попытался сделать Галине Гавриловне предложение выйти за него замуж. Поэтому предложение он так и не сделал, но поклялся себе немедленно найти окаянный сборник стихов, который он когда-то зачем-то прочитал, и разорвать его в клочки. То есть даже и клочков не оставить!
Провожая Галину Гавриловну домой, Пётр Брониславович на чём свет ругал себя. Галина Гавриловна заподозрила неладное и спросила, не болен ли он. Пётр Брониславович, чей цветущий организм не удалось подкосить ещё ни одной болезни, был сбит с толку этим вопросом и пробормотал что-то невразумительное.
Галина Гавриловна же была очень удивлена тем, что весь вечер её милый Пётр бормотал вполголоса что-то стихотворное. И нет бы громко вслух он эти стихи читал, а он, наоборот, - бормотнёт что-то, потом опомнится, хлопнет себя по голове или по губам, замолчит, задумается. И через некоторое время по новой. Галина Гавриловна стихи любила, и, ей показалось, Пётр Брониславович это почувствовал. Но от своей излишней скромности прочитать их упорно стеснялся.
"Ладно, - решила Галина Гавриловна, - разговорю я скромного Петю и на стихи, и на песни. Лишь бы он со мной остался."
В седьмом "В" все быстро привыкли к телефону Вити Рындина, который теперь практически у всех был под рукой. Сначала Витя никому не давал с него звонить - экономил деньги Арининого брата, но, посовещавшись с Ариной, изменил свою тактику. Пусть вор видит, что товар совсем близко, ходит по рукам, можно брать.
А между тем на педагогическом совете директор школы Михаил Афанасьевич сделал сообщение учителям, что в школе замечены частые случаи воровства денег и вещей. Директор просил учителей активизироваться и как можно бдительнее следить за своими учениками. Пока дело не дошло до милиции.
Тогда же Пётр Брониславович сообщил директору о том, что в его классе у девочки недавно пропал плеер. Директор взял это на заметку и обязал витающего в облаках физкультурника немедленно обо всех подобных случаях докладывать.
- Есть! - по-военному ответил учитель и решил тоже вплотную заняться поиском воришки. Хоть и не мог поверить, что такой имеется среди его милых ребятишек.
Но другие, более важные и конкретные дела отвлекли его...
На следующий день Пётр Брониславович, которого продолжали терзать сомнения, как будет складываться дальше его личная жизнь, вышел на работу. На первом же уроке физкультуры в седьмом "В" он увидел Антона Мыльченко, вспомнил о своих планах относительно него и подозвал горе-поэта к себе. Пётр Брониславович уже присмотрел для него отличное местечко на турнике, подогнал сразу погрустневшего Антошу к снаряду и заставил подтягиваться. Антон умел подтягиваться только один раз, что с большим трудом он Петру Брониславовичу и изобразил. Изобразил и повис, судорожно болтая ножками и извиваясь, как червяк на рыболовном крючке.